Биография С.В. Лурье (2001 год)

Родилась в Ленинграде 8 января 1961 года. Родители - Смирнов Владимир Иванович и Смирнова Лариса Кирилловна - оба преподаватели Полиграфического Института и, в разное время, деканы факультетов. С 14 лет внештатный корреспондент газеты ленинградского комсомола "Смена". Из отдела учащейся молодежи постепенно перешла в отдел сельского хозяйства, что давало возможность много ездить по области, добираться до самых глухих мест. В архиве до сиих пор где-то сохранилась почетная грамота, подписанная тогдашним главредом "Смены" Геннадием Селезневым. Из газетной работы вынесла немало житейского опыта, помогающих писать навыков и определенное знание советской жизни , а также "странное ощущение от власти печатного слова - тогда пресса была и впрямь "четвертой властью" - корреспондент был фигурой, а "сигнал" в газете рассматривался партийными органами каждый раз серьезно. Похвала же в газете много значила для сельских жителей. Было много запретных тем, но реальная возможность заставить исправить хотя бы мелкие недостатки или кого-то поддержать морально долго, до начала 1981 года, удерживала меня в газете, хотя в целом я была настроена уже антисоветски”.

В 1979 поступила на журфак ЛГУ. К командировкам от “Смены” прибавились поездки на практику в различные уголки страны, вплоть до Сибири и Алтайского края. А это привило привычку к поездкам автостопом уже по собственному почину. Студенткой с подругами и одна объездила всю страну - от Ужгорода до Барнаула и от Китежа (озеро Светлый Яр в Заволжье) до Военно-Грузинской дороги, убедилась, что “страна у нас одна, а люди - добрые”. Во время поездок по старым русским городам проснулось чувство этничности, "ощутила себя русской, чувство было физически острым и мало привязанным к государству. В чем-то даже напротив - я всегда легко находила язык с чужими националистами. Это все люди с обостренной, почти воспаленной этничностью и они почти сразу обнаруживают в себе массу общих черт. Наверное это потом и трансформировалось в метод эмпатии в этнопсихологии".

В 1981 сделалась совсем уже убежденной антисоветчицей. Когда встал выбор учеба на дневном отделении журфака или газета - ушла из газеты, публично объявив мотивы и пыталась соорудить на даче подпольную типографию, но ничего не получилось. Пыталась уйти и с журфака, “по счастью, отговорили, ограничились переводом на наименее идеологичную кафедру, историю дореволюционной журналистики”.

В 1981 году приняла крещение, стала участвовать в различных кружках и читать религиозную литературу. "Тогда это происходило странно. Люди вроде бы шли креститься из фрондерской моды (как забавно говорила одна моя подруга про своего жениха: "Он научил меня трем вещам: пить, курить, и в церковь ходить") и... оставались всерьез и надолго, становились священниками, богословами, монахами”.

В 1984 закончила журфак, защитив диплом по истории журналистики, посвященный Аполлону Григорьеву. Потом устроилась старшим хранителем архивов Центрального Государственного Архива, где имела в ведении дела Священного Синода и министерства юстиции...

Работа в архиве закончилась с рождением 21 января 1985 года дочери Кати, на воспитание которой и ушли следующие годы, в которые Светлана активно занялась с самообразованием.

С 1987 - активная участница "неформального движения" в Ленинграде, в частности - "защиты "Англетера"". По признанию самой Светланы - "Англетер мало кого интересовал - мы хотели проверить власть на прочность";. Член Ленинградского клуба "Перестройка". В клубе состояли А. Чубайс, А. Илларионов, Б. Львин, М. Салье и другие корифеи либеральной экономики и демократической политики.

В том же 1987 предприняла первый научный опыт - разработала типологию этического сознания. Получившуюся статью принесла Андрею Николаевичу Алексееву - социологу ядовской школы, известному своим многолетним экспериментом социолога-рабочего Полиграфмаша. Его оценка: "Вы социолог от Бога" и готовность к систематическому руководству вселила в Светлану уверенность и положила начало серьезным занятиям наукой. “Это - великолепный педагог, которого по методике можно сравнить только с Сократом. Я показывала ему свои работы, а он никогда не указывал недостатков в них, только хвалил, но к концу каждого разговора я понимала, что нужно исправить. Андрей Николаевич как бы показывал мне меня же в идеальном свете и я стремилась к этому образу. Больше года он препятствовал моим контактам с другими коллегами и выпустил на “свет Божий”, когда я уже была вполне уверена в своих силах и любая негативная оценка могла заставить меня задуматься, но ни в коем случае не сложить крылья. В конце “инкубаторного периода” я прочитала объявление о Всесоюзном конкурсе исследовательских проектов молодых социологов и спросила Андрея Николаевича (это было на заседании Ленинградской секции Советского Социологической Ассоциации). Он сказал: при одном условии - не читать ни одной чужой программы, не читать, как они пишутся, а исходить только из здравого смысла. А потом громко добавил - “А вдруг да наша Света победит. Вот будет позор для всей советской социологии”. Программу я писала в перерывах между стирками и кухней, под насмешливые взгляды родни: “чем бы дитя не тешилось”. Но социологи-члены конкурсной комиссии во главе с Ядовым наиболее перспективным молодым социологом признали “домохозяйку.” Сразу же позвонила Андрею Николаевичу и поздравила его с успехом эксперимента. “Это был самый блестящий эксперемент в моей жизни” - ответил он”.

Тем временем Светлана перестает быть домохозяйкой и устраивается в созданное будущим премьером Эстонии Э. Саависааром малое предприятие по консультированию "Майнор-Нева", в котором, по заказу одного из министерств, занималась выяснением "проблемных полей" на ТЭЦ Ленинградской области, а затем разработкой моделей решения межэтнических конфликтов. Таким образом были приобретены первые навыки анализа ситуации, позднее сыгравшие ключевую роль в анализе того, что происходило в Армении.

Все в том же 1988 году, познакомилась с армянскими неформалами и узнала о "событиях в Нагорном Карабахе и вокруг него", активно общается с армянскими "эмиссарами", посещает митинги и собрания армян, приобретает среди армян многочисленных друзей и, постепенно, становится членом армянской общины в Ленинграде, ответственной за "национальное воспитание" армянской молодежи. В этом качестве устраивает лекции по истории Армении, пытается создать студенческое землячество армян. Активно участвует в кампании за освобождение лидеров комитета "Карабах" - сочиняет петиции, отправляет телеграммы протеста...

Вместе с молодыми экономистами-либералами Б. Львиным и М. Киселевым создает "Российское Антиколониальное Общество" и пишет его первую (и единственную) листовку, о необходимости для русского народа отказаться от имперского наследия и развивать свое национальное самосознание так же, как его развивают другие народы СССР.

В мае 1989 году Светлана дважды приезжает в Армению, проводит там в общей сложности два с половиной месяца. В это время налаживаются контакты с большинством лидеров карабахского движения, пытается понять - что же на самом деле происходит в Армении. Тогда же Светлана единственный раз в жизни посещает Карабах - наблюдает пикеты на дорогах, внутренние войска - то ли пытающиеся урегулировать ситуацию, то ли провоцирующие ее. Эта поездка становится переломной для политического мировоззрения - во-первых происходящее в Армении осознается как геополитическая игра (ведущаяся прежде всего тогдашним советским руководством), в которой люди редко до конца осознают свою роль, во-вторых приходит понимание ненужности и вредности происходящего развала Империи для тех, кто в ней живет. "А зачем нам с тобой это надо, девочка?", сказал один из самых влиятельных тогда национальных лидеров Армении. Полуторачасовое общение с ним сделало из меня законченную империалистку.

Проведенные в Армении месяцы полностью погрузили меня в армянские дела, так что вернувшись в Питер я продолжала общаться главным образом с армянами. Я чувствовала себя неразрывно связанной с армянским народом, во-первых, потому что в Армении мне было комфортно так, как нигде в мире - каждое утро я просыпалась от счастья, а во-вторых я успела глотнуть большой глоток уже идущей войны. Вернуться к мирной советской жизни было уже невозможно. Военные реалии стали для меня нормой, те, кого в газетах называли боевиками и террористами были моими друзьями и если бы мне самой довелось очутиться на фронте - я не удивилась бы такому повороту судьбы”.

Тем временем неожиданный поворот приняла научная карьера Светланы. В 1989 Светлана приглашена во вновь создаваемый Ленинградский филиал Института Социологии АН СССР его директором Б.М. Фирсовым на должность младшего научного сотрудника - следствие первого места на Всесоюзном конкурсе Социологов - в дополнение к поездке с большим докладом на Всемирный Социологический конгресс в Мадрид и вступлением в Международную Социологическую Ассоциацию. Через год она получает возможность в качестве плановой темы заняться своей первой монографией “Метаморфозы традиционного сознания”. Ее работы о финнах, турках, этическом сознании русской общины, - ее кризисе и гибели в годы коллективизации начинают публиковаться научными и научно популярными журналами, оценившими оригинальность авторской концепции и владение пером. Постепенно концепция "родового этического сознания", представленная в ранних работах трансформируется, в теорию "традиционного сознания", как психологического защитного механизма, формирующего этническую культуру путем "трансфера" на реальные обстоятельства исторической жизни этноса "этнических констант" - наиболее глубинной, системообразующей составляющей этнической картины мира любого народа. В 1992 году написаны отшлифованные версии большинства очерков, составивших монографию "Метаморфозы традиционного сознания". Эта работа была средством спастись от чудовищного груза, навалившегося в связи с смертельной болезнью отца, не дожившего и до шестидесяти лет. Книга была издана в 1994 в его память одним из друзей отца - директором типографии Новиковым, а посвящена - А.Н. Алексееву - первому учителю в науке.

Параллельно с научной работой и общими для всех, очутившихся в развалившемся Союзе, попытками как-то выжить, продолжается и армянская Одиссея. В 1990 Светлана становится свидетелем того, как сбываются многие ее прошлогодние политические прогнозы - погром в Баку (в эти дни она день и ночь проводит в штабе по приему беженцев), попытка армян взять Нахичевань, фактическая война против армян,ведшаяся советской армией в Карабахе ("гражданская", как называли ее армяне), а главное причудливый, насквозь лживый мир, создаваемый СМИ. "Летом 1990 центральное телевидение рассказывало о боях, чуть ли не войне в Ереване между правительством и ХАБ (Армянская Освободительная Армия). В газетах писали, что по Еревану опасно ходить даже днем. В это время до полуночи гуляли по паркам с детьми, а выстрелов в этом году я вообще не слышала. Я отправляла матери успокаивающие телеграммы, которые ее пугали еще больше".

В 1991 Светлана сближается с группой карабахских политиков-дашнаков (Артур Мкртчян (с ним, рано погибшим, они были знакомы только заочно), Георгий Петросян, Манвел Саркисян), до 1994 определявших политику Нагорного Карабаха. "Это трудно было назвать консультированием, советами или как-то еще. Манвел называл меня просто - "наша подружка по геополитике". Разговоры, попытки осмыслить происходящее, плавно перетекали в статьи, в которых я пыталась досказать, что-то, что было трудно выразить устно. Циклы о геополитике и внешней политике, - это, фактически, письма Манвелу, отправленные через газету".

Тогда же вместе с армянским политологом Левоном Казаряном Светлана создает "Норкскую коммерческую политологическую лабораторию". "Первый наш прогноз сбылся четыре пятых. Мы обещали, что внимание всех средств массовой информации в начале февраля 1991 будет привлечено к восстанию в Курдистане и к конфликту между США и Ираном в Персидском Заливе. Конфликт был, но узнала я об этом почти случайно, из горы тассовок, которые одно время выкладывали в Публичной библиотеке...

Тогда политологией и прогнозированием в Армении не занимался только ленивый. Поэтому коммерческий успех был нулевым. Но сказать, что из затеи ничего не вышло - нельзя. Удалось разработать систему внешнеполитических индикаторов и проанализировать тот "зазеркальный" мир, который был вокруг нас, найти какой никакой выход из лабиринта. Если не для Армении, то для самих себя. Иначе трудно было не сойти с ума в городе, где выключили (именно выключили, выдумав для этого "блокаду") свет, газ и горячую воду. Когда в "Республике Армении" должна была выйти моя статья о Ереване, меня решили сфотографировать. Где помыть голову я не нашла. Тогда Лева посоветовал: "А ты постирай челку". Так я и сделала. Почему-то все говорят, что на этой фотографии я очень красивая. Чтобы как-то избавиться от этого кошмара я нарисовала карту, потом сочинила сказку про загадочный город. Так и получилось "Пятиморье"".

Одновременно возникает еще более фантастичная затея - проект "частного Института Восточного Вопроса", который должен был заниматься исследованием феномена Восточного Вопроса с исторической, этнологической, геополитической и многих других точек зрения. "Планировалось разместить Институт в чудесном Шуше освобожденном в 1992. Правительство Георгия Петросяна планировало сделать Шушу духовным и культурным центром Карабаха. После отставки Георгия дело ушло в песок, точнее растворилось без остатка. Пустующая Шуша и по сей день остается символом незавершенности Карабахской войны. Здесь победа может быть только культурной, символической. В общем - из института ничего не вышло, но наработки по всевозможным аспектам Восточного вопроса остались, пойдя в развитие и этнопсихологических и геополитических воззрений".

Лурье и Казарян создают версию геополитики, значительно отличающуюся от традиционной "доктринальной" геополитики, пытающейся с ходу начертить определенную программу преобразования мира по чьему-то сценарию, а потом обосновать эту программу географической необходимостью. Писавших не в США или России, а в маленькой Армении, вынужденной участвовать в чужой геополитической игре, авторов интересовала прежде всего механика геополитического действия, исторически сложившееся приемы и методы формирования и деформирования геополитического пространства, особенности восприятия этого пространства, а потом уже только (с опорой не на априорную доктрину, а на аналитически осмысленные факты) - исследование тех смыслов, которым подчиняется пространственное проектирование в геополитике. Авторы и по сей день уверены, что за их подходом - будущее, тем более, что в свое время он сработал практически - помог карабахским лидерам вывести свою землю из той бесконечной мясорубки, которая предполагалась не ими придуманными геополитическими проектами.

В 1994 круто изменил многое. Левону Тер-Петросяну удается оттеснить от власти карабахских дашнаков, заменив их Робертом Кочаряном, а вместе с тем кончается и участие Светланы в политической жизни, она сосредотачивается на науке. Наука, с развернувшейся в России деятельностью всевозможных научных фондов, дает возможность зарабатывать на жизнь, а стало быть появляется мотив уделять ей больше времени и сил. Отметим, что к чести Российского правительства, именно оно, а не западные фонды обратило внимание на Светлану Лурье. Ей, совершенно неожиданно, была присуждена стипендия для выдающихся ученых, а затем для глав ведущих научных школ. "Я подавала заявку по разряду "молодые и талантливые ученые", а получила почему-то стипендию, которая полагалась для седовласых профессоров и академиков. Кому и зачем понадобилось присваивать ее мне - не имевшей в России ни учеников, ни последователей, до сиих пор загадка. Видимо - на вырост". Как бы разрушая стереотипное представление о том, что гранты давали только по под проекты "способствующие развитию демократии" именно в это время Светлана активно разрабатывает практически отсутствовавшее в России исследовательское направление - империологию, пытаясь осмыслить империи (прежде всего Российскую, но также и Византийскую, Римскую, Османскую, Британскую) как социокультурный, этнопсихологический и геополитический феномен, очень многое в анализе имперского феномена дает этнопсихологический подход к восприятию народом осваиваемого пространства, а это, в свою очередь подталкивает Светлану к новому, более углубленному изучению западной психологической антропологии, отрыв от которой не позволял российским ученым не только "быть на уровне", но и осознавать свои преимущества - отличие своего подхода, более целостного и динамичного, от западного, статичного и зачастую слишком дробного. В 1994 году Светлана, кроме российских, получает еще и гранты фонда Сороса и фонда Форда, грант Международной Социологической Ассоциации на поездку на Всемирный социологический конгресс в Белифельде и семинар для победителей международного молодежного конкурса социологов в Орлингхаузене, грант колледжа Св. Антония в Оксфорде и грант Университета в Абердине (Шотландия) на стажировку в 1995 году.

В том же году Светлана обзаводится постоянным пристанищем в Ереване, своим собственным домом, - точнее подвалом-мастерской в самом центре города. Приобретение "штаб-квартиры" в Ереване не обошлось без трудностей. "Мой сосед по двору категорически требовали, чтобы я взяла от них уплаченные мною деньги и убиралась по добру по здорову. Это был не межнациональный конфликт, а обычная бытовуха — они, как оказалось, давно имели виды на мою жилплощадь, а тут я неожиданно перекупила ее, да еще за гроши. Однажды дело дошло до форменного скандала - под дверью у меня столпилась целая ватага, чем-то угрожавшая. Я разъяренно выкрикнула из-за двери, что пойду позвоню в милицию. И через две минуты под дверью не было никого. Как раз в это время министр внутренних дел Вано Сирадегян провозгласил, что "двух воров республика не прокормит" и МВД стало единственной мафией в Армении, уничтожив всех конкурентов, в виде ли крупных теневиков или мелких жуликов-ловчил. В итоге звонка в милицию все не имевшие там "лапы" боялись пуще смерти". Одновременно с защитой "внешних границ" шла и "внутренняя колонизация": "У меня, оказалось, обитала большая крыса, давно чувствовавшая себя в подвале хозяйкой. Я ощущала шестым чувством, что воевать с ней нельзя - возможно либо ужиться, либо убивать наверняка, тут как с сапером - одна ошибка и она тебя выживет. Света не было и я в темноте вела с крысой сложнейшую геополитическую игру, в которой она оказалась достойным партнером. Мы разметили сферы влияния, прочертили "гуманитарные коридоры", произвели демаркацию границ. С тех пор в случае нарушения границ крыса делала набеги и что-нибудь символически портила на моей территории или прибегала к настоящей демонстрации силы - однажды прогрызла насквозь толстенную пачку с журналами. Умная была крыса - я, как только вошла в дом, громко сказала ей: "жить живи, но чтобы я тебя не видела" и она в самом деле так ни разу и не показалась мне на глаза. При моих друзьях - если меня не было рядом, она ходила по всему дому как хозяйка. Но все равно очень страшно - было". Однако постепенно дом стал приспособленным для жизни, в нем стало можно проводить вместе с дочерью каждое лето и Светлана перестала ощущать себя просто русской в Армении среди армян и не без гордости говорит о себе: "я - русская ереванка".

Выстроенная в эти дни модель русской колонизации, с ее знаменитым принципом: "русские не уходят!", оказалась отчасти, как бы проекцией внутреннего состояния на исторические события, придавала личностную достоверность сказанному исследователем. "В данном случае “Русские не уходят”, как это не забавно, относилось к крысе. Видя мои мучения - ночью в полной темноте с крысой (а скорее всего и не одной, крысы, кажется, по одиночке не живут и свои переговоры я вела, наверное с их предводительницей) друзья предлагали мне перебраться куда-нибудь ночевать, хоть на одну ночь, чтобы передохнуть, но я чувствовала, что тогда получится, что я сдам территорию, что крыса поймет мою слабость. А так под конец мы с ней вполне подружились. Вот так - в темноте, с крысами, при откровенно враждебных взглядах, которые бросали на меня сосед и его родня, с писала свою диссертацию о русской колонизации - как никогда не пишут диссертации, как дневник, которому я поверяла все свои трудности и горести".

Кандидатская диссертация по истории - "Российская и британская империи на Среднем Востоке в XIX-начале ХХ вв.: идеология и практика" была защищена Светланой в 1996 году в Институте Востоковедения РАН, благодаря усилиям проф. Б.С. Ерасова - главного редактора альманаха "Цивилизации и культуры", в котором опубликовано было несколько важных работ Светланы.

Вскоре Светлана получает в рамках соросовской программы "Высшее образование" предложение написать учебник по этнологии. Светлана решила написать учебник по этнологии для историков - главной его задачей было представить этнос, этническую культуру как динамичную и развивающуюся систему, показать внутренние механизмы развития этой системы, то есть дать историкам метод, для ответа на вопрос: "почему это произошло именно так", в тех случаях когда социологические, экономические, политологические объяснения оказывались недостаточными. При этом студент вводился в научную проблематику этнологии и культурологии на таком уровне, на котором в учебниках это никогда не делалось - предметом рассмотрения становились не только теории двадцати-тридцати летней давности, но и те, которые были выдвинуты в только что вышедших из печати книгах и журналах. Теоретические главы перемежались с историческими очерками - скомпонованными из исследовательских работ самой Светланы - о турках и финнах, армянской общине и русском бунте, русской колонизации и британском империализме. Таким образом читатель получал возможность понять - как работает только что представленная ему концепция в реальном историческом анализе. Получившаяся "Историческая этнология" как-то сразу вошла в число "культовых книг" студенческой молодежи - в существующие программы она вписывалась с трудом, но ее читали и просто так, не к экзамену, а ради нее самой.

Написанная книга стала "стартовым капиталом" для докторской диссертации по культурологии (одной из первых в стране), которую Светлане предложили защитить московские друзья. "После написания книги у меня на какой-то момент пропало всякое желание заниматься наукой: мне казалось, что я выпростала все до донышка и сказать мне больше нечего. По такому случаю я решила, что наука для меня кончилась и решила заняться карьерой. Наука кончилась ненадолго, но защититься я успела".

Довольно скоро с помощью проф. М.П. Назаретяна нашелся и научный руководитель - известный российский культуролог, ректор Высшей Школы Культурологии А.Я. Флиер, и место для защиты - Московский Пединститут. В "Исторической этнологии" Светлана впервые решилась в целостном виде изложить свое понимание феномена культуры. В диссертации "Теоретические основания этнопсихологических исследований истории культуры" - эта концепция была представлена в академическом виде. "Написать диссертацию было не сложно. Сложно было выполнить без сбоев все необходимые формальности. Андрей Яковлевич старался отслеживать каждую мелочь, превратил мой набросок в Идеальный Автореферат, который я всем теперь выдаю как образец жанра. Как-то так получается, что докторская доводит человека до инфаркта, нервного срыва или чего-нибудь еще. Сама защита - спокойный разговор компетентных людей о науке, а вот все, что ее сопровождает - тест на выживание сильнейшего. Поэтому в доктора попадают иногда не очень умные люди, но никогда - слабые".

Именно в тот период, когда "пропало всякое желание заниматься наукой" Светлана по заказу директора центра цивилизационных исследований при Институте Африки И.В. Следзевского пишет ряд работ, в которых обобщает данные своей армянской эпопеи (“я почувствовала тогда, что не все еще исчерпала, что есть целый пласт тем, за которые мне еще только предстоит взяться") - это большая статья об армянской геополитической мифологии, полу исследование-полу личный отчет "Образ России и русских в массовом сознании армян", посвященный перипетиям армяно-русских отношений в годы Карабахского конфликта и существования независимой Армении, наконец, - это написанная совместно с Арменом Давтяном исследование о Ереване.

"Меня натолкнула на это странная фраза Манвела Саркисяна: "Тот, старый Ереван остался только в твоем очерке и в песнях Рубена". Имелись в виду мой очерк "Ереван - воплощение героического мифа" и Рубен Ахвердян - известнейший армянский бард, певец Еревана. Я подумала, что так нельзя и стала искать тех, кто сможет рассказать о старом (Хотя какой он старый? Он существовал с 1950-х по 1988) Ереване в подробностях. Я помнила рассказы Армена Давтяна о Ереване, и вот теперь решила разыскать его в Москве, чтобы записать их, но Армен сел писать сам и, взглянув на первые страницы, я поняла, что так как он, написать не сможет никто. Интонация непосредственности устной речи была не "воспроизведена" на письме (что всегда получается убого), а смоделирована. Получился удивительный по прозрачности, ясности и изяществу изложения текст. Армен в итоге замахнулся на книгу и я сама теперь с нетерпением жду каждую главу".

"Историческая этнология" обеспечила прорыв и в академическую среду Армении. Стараниями патриарха армянской и вообще советской культурологии проф. Маркаряна в 1998 году была устроена презентация книги в Ереванском Университете и Светлана была приглашена читать лекции студентам. "Лекций я всегда боялась. Они у меня не получались. И на сей раз я решила переломить себя и сама попросила Хрануш Харатян, свою подругу - завкафедрой этнографии ЕГУ, дать мне спецкурс по истории психологической антропологии. Ночью я писала лекции, а днем, поспав часа три (а бессонного режима я просто не переношу) отправлялась их читать. А затем опять писала, перечитывала и читала. В итоге собрался кружок ребят, которые заинтересовались этнопсихологией и мы с одобрения троих кафедр - этнографической, социологической и психологической, создали осенью 1999 года межкафедральный этнопсихологический центр. Ребята собирались и проводили занятия без меня целый год, а осенью 2000 года мы преобразовали центр в Секцию этнопсихологии при Армянской Ассоциации Социальных Ученых, возглавляемой Людмилой Арутюнян, завкафедрой социологии, в издаваемом Ассоциацией журнале "Изменяющееся Общество" на 2001 год запланирован выход подготовленного нашими силами специального номера, посвященного этнопсихологии. Я представляю себе этот номер как программный".

"К тому времени я уже вполне обжилась в Армении - купила “дачу” домик в самой красивой в мире деревне - Анкаван. Это тупик большого ущелья, откуда во все сторону расходятся небольшие грунтовые дороги и куда со всех окресных гор стекаются речки и ручейки, превращаяся под обрывом у моего дома в речку Мармарик - приток Раздана. Там в живописных горах есть все - огромный водопад, всевозможные цветы, лес, минеральные источники и горячие минеральные ванны (теперь они вполне обустроены, но на моей памяти были еще самодельными), по уровню соответствующие Карловым Варам, аллеи седых елей и березки на склоне горы, сосновые рощи, дурманящий запах трав и необыкновенные виды во все стороны".

В 1998 году Светлана получает грант фонда Макартуров. Это одновременно и увлекательная работа о современных межнациональных отношениях в России, и возможность воплотить давнюю мечту - написать полноценную книгу по этнопсихологии. Полученного на нее гранта РГНФ совершенно недостаточно - "только на перевод современной литературы по антропологии уходит не менее тысячи долларов - хотелось быть в курсе именно современной науки и не фрагментарно, а всей антропологии и связанных с ней дисциплин. Это сегодня соя главная работа. Прежде всего я - антрополог-теоретик.”

Параллельно в последний год Светлана возвращается к своей первой профессии - журналистике: много и с увлечением пишет для газеты ассациации ветеранов группы “Альфа” - “Спецназ России”, а также для журнала “Эпоха”.

"Трудностей много - на каждом шагу. В 2000 из-за них едва не сорвалась поездка в Ереван. Да и шутка ли - написать две книги за год, сдавать по две-три серьезных публицистических статьи ежемесячно, готовить материалы для интернет-сервера, жить на два (точнее - на три) города. Ну я думаю, что все лучшее, милостью Божией, еще впереди".