Путь к трансгуманизму: как человек становится проектом

"Русская idea", 06.07.2020

РI продолжает размышлять о том будущем, что ждет человечество в эпоху «нового цивилизационного уклада», в котором виртуальное общение потеснит реальные контакты между людьми, а технологии станут менять человеческое поведение. Консервативный алармизм в отношении «нового уклада» понятен, тем более что утверждается он в том числе в ходе жестких, почти вооруженных столкновений расовых активистов со сторонниками «старого порядка», видящими свой последний оплот в президентстве Дональда Трампа. Этнолог и политолог Светлана Лурье, наш друг и постоянный автор, предлагает свое видение истоков и последствий как «американской весны», так и «цифрового возрождения» в пост-карантинную эпоху. Будем надеяться, что будущее станет постепенно раскрывать свои черты.

Я хочу сказать о том, как категория «Проект» внедряется в нашу повседневную жизнь. В России и в Америке, в геополитике, в философии и в науке. В проект превращается сам человек: его мысли и его чувства. Это не всемирный заговор – это мировой тренд. Но вольно или невольно возникает вопрос: не стоит ли за ним самый главный Проектировщик? Неспроста еще иеромонах Серафим Роуз в 1980-х годах говорил: «Уже позже, чем мы думаем».

***

К пониманию категории «проекта» я пришла через геополитику.

И поэтому начну свой анализ с небольшого предисловия о своих впечатлениях конца 1980-х – начала 1990-х, когда я впервые обратилась к геополитическим вопросам, не обремененная еще багажом теоретических знаний, а потому взгляд у меня был наивный, что кроме минусов имело и некоторые плюсы.

У меня тогда было два источника информации о том, как делается политика.

Во-первых, так сложилось, что судьба занесла меня в Ереван, я пристально наблюдала за тем, что происходило в Армении накануне развала СССР и чуть позже, используя в основном СМИ и народные толки (последним, я, как этнопсихолог, придавала очень большое значение).

Во-вторых, я работала над своей кандидатской диссертацией, которая называлась «Российская и Британская империи на Ближнем и Среднем востоке в XIX – начале ХХ вв.: идеология и практика». Тут передо мной раскрывалась история русско-английско-немецкого соперничества, обстоятельства и суть которого с течением времени трансформировались. Державы все более прибегали к – если можно так сказать – функциональному использованию тех или иных территорий. Так, были страны, которые той или иной державой использовались как буферы, чтобы затруднить экспансию конкурирующей державы, дать ей увязнуть. И часто было выгодно, чтобы население этих стран пребывало в этакой политической, а порой и культурно-психологической прострации.

Были народы, в которых поощрялись агрессивные качества, руками которых державы бились между собой. У них выгодно было поощрять рост национальной гордости, под прикрытием которой эти народы легко было направить на вовсе им ненужные авантюры, служившие пусковыми механизмами выгодных той или иной державе политических процессов.

Тут я не хочу ничего оценивать, просто подчеркиваю, что как минимум с конца XIX века геополитические игроки заботились о ментальных характеристиках территорий, на которых вели свои геополитические игры, и имелся уже определенный спектр ментальных состояний, которые с большим или меньшим успехом эти державы пытались формировать. (Это, кстати, и к вопросу об истоках «цветных революций»).

Были и нейтральные зоны, где державы пытались сотрудничать. С появлением железных дорог стали формироваться конкурирующие стратегические дорожные проекты. Если обратиться к началу ХХ века, когда понятие геополитического проекта только-только зарождалось, та держава, которой бы удалось осуществить свой проект, связывающий железной дорогой Азию с Европой, получила бы максимум дивидендов.

Но к чему это я говорю?

Важно тут то, что держава, предполагая проложить свои пути через ту или иную территорию, заблаговременно готовила для себя эту территорию или, во всяком случае, строила планы ее преобразования. Особенно интересен тут был германский проект стратегического пути 2Б (Берлин-Багдад), где предполагалась тщательнейшая организация территории вдоль железнодорожной линии иногда на сотню километров вглубь страны, в частности, предполагалось заселить, где возможно, по длине пути воинственными курдскими племенами, которые как цепная собака, предполагалось, будут охранять железную дорогу. А осуществлялись эти планы как бы точечно. Что-то строилось в одном городе, где-то в совсем другом месте происходили изменения во власти, не без помощи англичан или немцев, в среде какого-то народа начинали насаждаться те или иные идеи. Все это было разрозненно: если не знать, что за этим стоял проект прокладки путей сообщений той или иной державы и связанная с ним организация пространства вдоль стратегической магистрали, то происходящее вдруг на той или иной территории множество событий друг с другом было бы не связать.

Итак, слово сказано: в основе разрозненных геополитических действий лежал Проект, который не обязательно осуществлялся логически-последовательно, а конструировался из разрозненных элементов. И геополитические действия становились все более технологическими. Тогда, на заре ХХ века ни один из проводившихся геополитических проектов до конца осуществлен не был: конкуренция между ними привела к Первой мировой войне. Но остался подход к геополитике как к проекту и Технологии.

Это подтверждало и внимательное наблюдение за развитием Карабахского конфликта, когда проявляли себя определенные технологические черты в его разжигании и «регулировании». Так можно было видеть, что в те или иные моменты конфликта стороны естественным образом стремились свои действия «символизировать», сделать знаковыми, а не непосредственными, что, как правило, помогает избегать реального кровопролития. Стороны словно бы «танцевали» друг перед другом «военный танец», тем снимая напряжение: принимались законы, указы, направленные Арменией и Азербайджаном друг против друга, которые при естественном развитии событий, скорее всего, оставались бы на бумаге. Это я говорю, например, о конце 1989 года.

Но вот Михаил Горбачев одним росчерком пера отменяет все, что стороны напринимали друг против друга, и становится ясно, что сейчас события выйдут из символического поля, в очередной раз польется кровь. Ровно столько крови, сколько нужно, чтобы сложились пазлы в большом проекте. Да, я, наблюдая Карабахский конфликт шаг за шагом, могла утверждать, что его осознанно использовали как детонатор для раскачивания СССР.

Бывали моменты, когда система давала фальшь-старт, и события (с активным участием союзного, а потом российского телевидения) как бы заново повторялись, если с первого раза не был достигнут нужный эффект для региональной или всесоюзной аудитории. В новостных выпусках времен позднего СССР и ранне-ельцинской России экспериментировали с терминами – тем, каким словом то или иное явление обозначалось.

А слово всегда имеет коннотации. Ведь есть разница, как называть повстанцев: террористами, боевиками или партизанами? Это создает смысловой контекст явления, который, не исключено, является частью геополитического проекта. Становилось ясно, как возникают новые понятия: каждый раз им предшествует некоторая смута, а потом кто-то предлагает новое название, повторяет раз-другой-третий, пока к нему не привыкнут и не воспримут как само собой разумеющееся. И оно само обрастет соответствующими коннотациями. В общественном менталитете появляется новое понятие.

Так смещались смыслы. СССР осознанно деконструировался, причем весьма осторожно, в щадящем режиме, без большой крови. И деконструировался с помощью геополитических технологий.

Нет, это не значит, что все, что происходило – в том же Карабахе, в Армении, в России – было предрешено. Долгое время у меня оставались глубокие сомнения в том, что действия людей можно реально контролировать и направлять в долгосрочной перспективе. Да, можно играть смыслами через СМИ, да, можно направить куда-либо разгоряченную толпу, да, можно эту толпу разгорячить еще больше.

Что еще важнее, да, можно погрузить народ на какое-то время в апатию, подав ему надежду, подняв народное движение, а затем эти надежды разрушив, словно разбив волну о волнорез.

Но у меня всегда оставалось твердое убеждение в том, что люди – раз они люди – всегда могут повести себя каким-то непредсказуемым, неожиданным образом. В случае технологий 1990-х годов так оно и было, в геополитике, скорее, были технологические элементы, которых становилось все больше и больше, но это были только элементы. Хотя, хочу сказать, что уже на заре 1990-х лицезрение этих технологических элементов в политике наводило ужас.

Человеческая вражда – это ужасно, но, когда ты сталкиваешься с чем-то технологическим, а значит, как бы нечеловеческим, лежащим вне поля человеческих естественных произвольных чувств и действий – мороз по коже пробегает.

***

Итак, с начала ХХ века (а может, и чуть раньше) разрабатывались технологии геополитического действия. Потом они начали складываться в целостные сценарии. Так появились сценарии «цветных революций». Сразу начну с «Американской весны» и прежде всего скажу несколько слов о принципах, на которых она устроена, о ее технологии. Впервые они обнажились так ясно, потому что «цветная революция» как будто бы пришла туда, где писались cценарии ее предшественниц.

Как это могло произойти?

Мы до последнего времени говорили, что на Россию, мол, оказывает негативное воздействие Америка. Это, безусловно, верно, но в этом не вся правда.

Америка, как страна со своим менталитетом, имеет, как и всякая страна, внутреннюю вариативность, внутренние альтернативы, из которых реализуется при естественном течении событий одна – та или иная и более или менее для России благоприятная. В целом мы с Америкой, конечно, соперники и конкуренты, и при любой альтернативе будем соперничать и, не исключено, при возможности, друг другу пакостить.

Но… Позвольте немного теории!

Я на этом остановлюсь, поскольку это очень важно именно в свете сегодняшнего для. Рассмотрим три системы: Х, У и Z. Страна, на которую оказывают геополитическое воздействие и где происходят сначала, казалось бы, хаотичные сдвиги, акцентуирующие одну из внутренних альтернатив этой страны, а потом, иногда и «цветные революции», назовем системой Х. Стимулируется именно одна из имеющихся тенденций, но она часто доводится до чего-то противоестественного для системы Х. Ту систему, которая эти сдвиги производит, то есть строит и воплощает свой геополитический проект, назовем системой У. А вот страна, от имени которой эта сила действует – это система Z.

Может быть, система Z крайне агрессивна, и система У может быть орудием системы Z. Но эти две системы нельзя отождествлять, между ними огромная разница. Система Z – это, так или иначе, субъект внешнеполитического действия, и с ней можно установить отношения: хорошие, плохие, но человеческие. Ее человеческим умом можно понять, к ней можно апеллировать.

Система У – это технология, с ней никакие отношения установлены быть не могут. К ней апеллировать, что со стенкой говорить, – она не субъект, она набор алгоритмов. То, что творит «цветные революции», – это не внешнеполитический субъект, это технология. И с ней установить какие-либо отношения невозможно, поскольку невозможны субъектные отношения между человеком и технологией: они лежат в разных плоскостях. Это как раз тот опыт, что я извлекла из наблюдения за геополитическими обстоятельствами таких малых стан, как Армения или непризнанная Республика Арцах (Нагорно-Карабахская республика).

Что мы сегодня видим в Америке?

Система У может быть направлена на свою, казалось бы, носительницу – систему Z, сами Соединенные Штаты, которые тут оказываются уже как бы и системой Х, ничуть не лучше какой-либо малой страны, где в последние годы происходили цветные революции.

Америка Дональда Трампа – это система Z. Она не обязана нам нравиться. Трампа называют «хищником», можно допустить, что он может сотворить на мировой арене что-то очень нехорошее, развязать войну где-то, в том числе, и действовать против России. (Хотя уже говорят о том, что Трамп единственный президент США за последние 30 лет, при котором не началось ни одной войны!) В любом случае у Трампа есть одно несомненное достоинство – он человек. И как человека мы можем его понимать, предсказывать его шаги, проявлять к нему какие-либо эмоции и вызывать человеческие эмоции у него: Трамп сам по себе и Америка Трампа лежат в сфере нашего непосредственного понимания.

Более того, Трамп внутри своей страны поощряет более или менее здоровые тенденции, в Трампе нет ничего противоестественного. Порой политологи говорят, что раз определенный традиционализм Трампа не приводит к сближению с Россией, то нам нет дела до естественного и противоестественного в американском обществе. Это неверно. Отношения держав – тонкая материя, но определенный моральный уровень в обществе имеет огромную ценность сам по себе. Именно сегодня это становится особенно понятно! И особенно важна эта самая грань между естественным и противоестественным, которую мы должны всегда видеть, поддерживать и ценить даже в тех странах, которые политически нам не близки.

Итак, я сказала про Америку Трампа. Но, когда мы в обыденной речи говорим об Америке, особенно когда говорили еще совсем относительно недавно, мы часто имели ввиду нечто другое, путая два понятия. Это другое американисты называют «вашингтонским болотом», «глобальным начальством» (термин я заимствую у американиста Дмитрия Дробницкого) – то есть у нас это система У. Да, с некоторого момента мы в обыденном дискурсе причудливо переплетаем Америку как субъекта внешнеполитического действия и некую Технологию, которую до сих пор прочно привязывали к Америке. Кажется, отчасти ошибочно. Теперь в наших интересах избавиться от ошибочных переплетений.

Я говорила уже, что у каждой страны есть свои внутренние альтернативы. И часто у политологов есть соблазн представить трампистов и антитрампистов в США как штатовские внутренние альтернативы.

Еще проще: в качестве внутренних альтернатив представляют демократов (как условных либералов) и республиканцев (как условных консерваторов). Еще недавно казалось, что это вполне допустимо. Но сейчас вскоре мы будем свидетелями того, как консервативная партия США – Республиканская – в своем большинстве поддержит то, что до сих пор более поддерживала Демократическая – то самое пресловутое либеральное «глобальное начальство».

И станет ясно, что трамписты и антитрамписты в США – это не две внутренние альтернативы одной страны, а система и антисистема. Как человек и раковая опухоль – они, конечно, в некотором роде альтернативны, но это никак не внутренние альтернативы человека.

То, с чем имеет дело сейчас Америка Трампа (как система Х), что переворачивает в этой стране все с ног на голову, – это система У, антисистема, целью которой является вывернуть мир наизнанку, насадить противоестественное. Как до сих пор агрессивно насаждались сексуальные извращения: не для каких-то целей, а как «искусство ради искусства», «извращения ради извращений». Да, у глобалистов есть цель (или им ее всего лишь приписывают!) – сократить население Земли. С этой целью порой связывают и насаждение так называемой однополой «любви», которая не приводит к деторождению. Но, боюсь, что сегодняшние события в Америки заставляют и на это взглянуть иначе.

«Американская весна» порождает много знаков и символов, которые трансформируют наше отношение к происходящему. Прежде всего, мир прощается с мифом о «золотом миллиарде» избранных, которые будут де в будущем процветать.

Сегодня удар системой У нанесен в самое сердце Западной цивилизации, которая и составляла пресловутый «золотой миллиард». Чтобы уже не оставалось надежды: «Бей своих, чтобы чужие боялись». Еще большее значение имеет антиэстетизм происходящего. Вроде бы, для борьбы за права афроамериканцев, если они попираются, в качестве знамени мог быть выбран какой-либо достойный представитель этой расы, а не отталкивающий наркоман и грабитель, который приставлял пистолет к животу беременной женщины. Когда был убит Джордж Флойд, почти в тот же день был убит и еще один представитель чернокожей расы: пастор в африканской стране Бурунди, расстрелянный вместе со своей беременной женой исламистами. В СМИ промелькнула его фотография: благородное, доброе, умное лицо. По сравнению с ним, тот лик, которому ныне поклоняются Соединенные Штаты – я сожалею о смерти этого афроамериканца, но он, прости меня, Господи, Образина – что-то эстетически омерзительное.

Возникает ощущение, что те, кто задумал этот проект изничтожения американской цивилизации, выбрали так, чтобы убитый был как можно более отталкивающим внешне. Погромы, мародерство, беснование. Сцены коленопреклонений, целования ботинок, хождения в кандалах. Отвратительное мерзкое изощренное унижение, нечто блевотное! И рядом с этим религиозное поклонение убитому наркоману, сотни паломников к месту убийства, «крещения», «молитвы», экстазы и слухи про чудеса.

Для чего? Для того, чтобы те, кто попадет под руку Проектировщика позднее, понимал, что, если не пощадили, казалось бы, его цитадель – Америку, – других не пощадят уж точно!

Кто стоит за системой У? Не думаю, что это просто некий узкий круг людей типа Билла Гейтса или Джорджа Сороса – тут все глубже и сложнее. Это не заговор сам по себе. Это тенденция. Тенденция, которая связана с идеологемой трансгуманизма, то есть – Человека как проекта, проектирования самого человека. Понятие проекта, которое открыто с начала ХХ века, проявляет себя не только в геополитике, но все больше переносится и на другие сферы. И от этой тенденции, кажется, не спрятаться. Она проникает и в Россию, например, вместе с идеями цифровизации.

Может быть при нынешних обстоятельствах России лучше держаться Китая?

Но в Китае мы встречаем самые отвратительные черты электронного контроля, такие как системы лояльности, которые исключают недостаточно конформистски настроенного человека из общества: делают дружбу с ним опасной и чреватой снижением собственного рейтинга того, кто рискнет не порвать с ним отношения. В коллективистском обществе восточной цивилизации система лояльности – страшная сила. И сила технологическая – во всей китайской приверженности и преданности технологиям.

Система эта всеохватывающая: в Китае, например, допустимы теперь только «патриотические церкви», такие как «католическая патриотическая китайская церковь», состоящая, кстати, в полном общении с Ватиканом. «Патриотическая» тут не фигура речи, подразумевающая лояльность государству. Имеется ввиду государственное цензурирование и правка Евангелия, которого придерживается эта «церковь». После той системы контроля, которую ввел в Москве во время карантина Сергей Собянин, неизвестно, не придет ли кому в голову принять на вооружение и опыт китайских товарищей?

Обратимся к теме цифровизации, но уже на отечественной почве. Безусловно, во время пандемии коронавируса тенденции цифровизации получили свое ускоренное развитие. Прежде всего, был принят Закон «О едином федеральном информационном регистре, содержащем сведения о населении Российской Федерации», в котором о каждом гражданине РФ будет содержаться информация по десяткам позиций и каждому будет присвоен единый идентификационный номер.

Сделаны существенные шаги, в том числе юридические, в направлении превращения Москвы в «умный город». Речь идет о принятом в апреле 2020 года законе «О проведении эксперимента по установлению специального регулирования в целях создания необходимых условий для разработки и внедрения технологий искусственного интеллекта в субъекте Российской Федерации – городе федерального значения Москве».

В соответствии с ним с 1 июля в столице вводится особый правовой режим, который будет в максимальной степени благоприятствовать разработке и внедрению систем искусственного интеллекта. «Умный город» основан на сборе великого множества информации о его жителях, сбора явного и тайного, и обработки ее так называемым искусственным интеллектом, превращением в Big Data (Большие данные).

Интерес к ним объясняют политическими и экономическими факторами: возможностью нами управлять и конструировать наши покупательские пристрастия. И что важно, возможностью конструирования будущего в интересах транснациональных корпораций.

Но только ли этим?

В Едином государственном регистре все эти данные сведутся в единый массив. Всплыл тут и вопрос о чипировании. 15, а потом 16 июня глава Совета по правам человека Валерий Фадеев, говоря об искусственном интеллекте, который ляжет в основу Москвы как «умного города», признал, что предполагается чипирование москвичей, надо, де, лишь «внимательно смотреть, не будут ли нарушены права людей». На официальном сайте мера Москвы представлена программа Москва 2030, где говорится, например, о так называемых нейроинтерфейсах, через которые, как предполагается, будет осуществляться, непосредственная связь между мозгом человека и электронными устройствами. Технически станет возможным непосредственно вознаграждать или наказывать человека за правильные или неправильные реакции.

Пока мы сидели на самоизоляции, проект о Регистре, несмотря на многие серьезные возражения, был практически без обсуждения принят Думой, Советом Федерации, вслед за тем, подписан президентом. Почему? Ответ, мне кажется, в тех словах, которые еще несколько месяцев сказал на эту тему Патриарх Кирилл: все данные станут доступны из одного источника некому самому главному Проектировщику, который и будет использовать их для контроля за нами. Патриарх имел ввиду Антихриста. Как бы кто ни относился к мнению Патриарха, речь идет о программировании и Конструировании нового человека – о доктрине трансгуманизма.

И не в том ли причина «американской весны», что именно эта страна могла при Трампе технологически и политически упорнее других сопротивляться Проектированию, Программированию и Конструированию нового человека.

Насколько сумеет сопротивляться давлению «глобального начальства» президент Путин?

Он совершает противоречивые шаги. С одной стороны, как я сказала, им недавно был подписан документ о Едином Регистре, и он не вмешивается (а значит, поощряет) в московский эксперимент. С другой стороны, в предложенных им поправках к Конституции Российской Федерации суверенитет России укрепляется, что важно в противостоянии именно системе У – Мировым Проектам.

Некоторый опыт такого противостояния в России есть. Россия уже противостояла антисемейному мировому проекту, внедрению в школьные программы сексуального просвещения и пропаганды половых извращений. Теперь для такого противостояния укрепляется правовая база. Но…

Как сказал вышеупомянутый Валерий Фадеев: «Есть тренды, куда движется мир». Куда же движется мир, и обязательно ли России двигаться в ту же сторону? Вот вопрос, который должен ясно стать перед нами и под ракурсом которого надлежит оценивать и деятельность Владимира Путина.

***

А над миром сгущаются тучи. На нас обрушивается какой-то шквал информации, разоблачающей «сильных мира сего», которые включают нас в свои информационные системы и стремятся нас подкорректировать. Информации очень много, и она очень страшная.

Можно допустить, что в этой области много мифотворчества.

Но ведь эту информацию никто не пытается аргументировано опровергать. С правдой или с мифами – мы с этим живем. И думаю, это само по себе не случайно. Философия нашего времени – это постмодернизм, философия дискурса. Философия, которая не подразумевает онтологического основания мира (тут прямые параллели с некоторыми восточными религиозными системами), и в которой мир строится через дискурс, наше слово, наше мнение о нем.

Своими мнениями мы выстраиваем себе миры, в которых живем. Толерантность тут – признание свободы другого выстроить себе мир, согласно с его мнением. Поскольку критерия истины нет – всё сплошные мнения, – то миры, выстраиваемые разными людьми, могут и быть разными. Так, например, в этой постмодернистской системе мышления: полов может быть не два, а шестнадцать или… какая разница сколько?

Поощряется зыбкость.

Главное, что репрессируется в этой системе мировоззрения, – это попытка найти чему-то твердое основание. Твердое основание мешает программированию и проектированию, то есть тому, что из всего можно сделать все что угодно. Перевернуть мир вверх ногами, как сегодня перевернута Америка, в которой уже нет традиций и исторических ценностей. Колумб Америку открыл, а Проектировщик взял и закрыл. И бронзовые Колумбы лежат сегодня в городах Америки поверженными.

Мир в этой системе мировоззрения – пузыри, которые надуваются и лопаются (именно так «современно мыслящие» физики объясняют и натурфилософию). А в центре – Проект человекоживотных, в которых, например, сегодня, ломая через колено, превращают ползающих на коленях американских бледнолицых, и Человекобога, который с помощью современной медицины и искусственного интеллекта будет будто бы жить вечно, не зная страданий, как нежелательных аспектов бытия (как о том говорит идеология трансгуманизма).

И от нас это все, собственно, никто и не скрывает, мы будем жить в мире, где вся эта информация будет доступна каждому, никто не будет ее опровергать. Но что мы с ней, с этой информацией сможем делать? Поскольку цель – не просто обмануть, а лишить именно основания под ногами, когда мы не будем знать, что делать с правдой и где она. Проективность – становится основой антропологии, учения о человеке, парадигмы понимания человека сегодняшнего дня. И в этой обстановке каждый человек должен будет выработать свою стратегию действия, просто чтобы остаться человеком…

Чем ближе к нашему времени, тем более не только в науках гуманитарного цикла, но и естественных науках, проявляется философия постмодернизма с его всеобщей относительностью, виртуальностью и, по сути, иллюзорностью. Теперь спорят уже не о том, есть ли Бог. Теперь под сомнение поставлено, есть ли стул, на котором, как я думаю, я сижу.

Я думаю, что за всем сегодняшнем «миром-конструктом» лежит черная мистика Антихриста. И думаю, что только во Христе спасение, ибо Христос – Спаситель, Он – Победитель смерти.

Я не знаю, долго ли стоять миру или коротко, но знаю, что все времена после первого Христова Пришествия – последние. И вот с этим сознанием мы должны жить: может быть уже и не долго, а может быть еще десятилетия или даже века. Та лавина событий, которая захлестнула нас, сильно затрудняет нам ориентацию в мире. А учение Церкви проясняет нам нашу перспективу. И в этом мире мы должны не истерить, а спокойно и сосредоточенно делать свое дело.

Я, будучи академическим ученым, занимаюсь академической наукой. С той только оговоркой, что мне становится совсем не интересна конъюнктура. Я хочу защитить от постмодернизма одну, доступную мне, часть реальности, которую всю грозит извратить постмодернизм. Хочу под теорию культуры – ту, что особенно привлекательна для желающих весь мир свести к дискурсу и иллюзиям, – подвести твердое основание, зиждущееся на Церковном Предании. Пусть у меня и не будет много читателей.

Делай, что можешь, а там будет, что будет.

АВТОР
Светлана Лурье
Кандидат исторических наук, доктор культурологии. Ведущий научный сотрудник Социологического института РАН – филиал ФНИСЦ