Культурология как оружие

«Крыша» или «концерт держав»?

"АПН", 13.03.2008

В статье «Конец комфорта» мы обрисовали определенный тенденции развития современной европейской цивилизации, как нового, на наших глазах складывающегося артефакта. Артефакта по самому своему происхождению встроенного в мировое право (которое во многом было создано европейским концертом держав, включавшем в свое время и Россию). Бессмысленно ставить вопрос, сможет ли новая цивилизация переварить выход за пределы международного права, переступить через совершенный руками европейцев акт отделение Косово от Сербии, который не признают ряд стран самого же Евросоюза. Нет никакого сомнения, что переживет. Ведь пережило же бомбардировки Сербии, хотя, судя по прессе, страдала потом неким останочным комплексом вины. Нам просто еще рано говорить о прочности европейской цивилизации.

Да, новая цивилизация еще слишком хрупка, чтобы быть полностью вынутой из своего международно-правового контекста. Но она упорна, как трава, пробивающаяся сквозь асфальт. С этой Европой нам предстоит жить бок о бок, а потому следует знать ее силу и ее слабость.

Это утверждение банально, но мы переведем его в другую плоскость, а именно в плоскость разработки культурологического оружия.

Идея вроде бы не нова, Америка использовала активную культурологию против Японии во Второй мировой войне, а также против СССР.

Но тут «есть нюанс». Когда Америка уничтожала СССР, она, как показали события, мало думала о том, что будет дальше. Точнее — думала, что Россия автоматически превратится в придаток Запада. Поведение же Японии было в свое время большой неожиданностью для американских этнологов.

То оружие, которое Америка употребляла в ментальном плане, точнее назвать психологическим оружием, направленном на разрушение сознания противника. Нам же необходимо культурологическое оружие, которое способно подкорректировать определенные черты сознания нашего соседа, не разрушить его комфорт, а создать комфорт на новом уровне, помочь ему самоидентифицироваться, то есть в итоге — сделать его приятным соседом.

* * *

Америке, по большому счету, плевать на европейский комфорт, она его просто не понимает. Она по-своему любит европейцев, но смотрит на них как на стадо баранов, которое надо пасти и, главное, защищать от волков. А потому Америка раздражается, когда европейцы указывают американцам, как именно их следует защищать.

Защищать же Европу Америка намерена так, как сподручно ей, а ей порой сподручней обходиться без международного права.

Некоторые из европейцев принимают в эту логику — и по-своему они правы. Это знакомая и понятная нам всем логика «крыши» и «крышуемого». Назвался груздем, полезай в кузов: хочешь, чтобы тебя охраняли — не мешай своей «крыше», не чини ей неприятностей.

Именно поэтому большинство европейских стран, с охами и вздохами, но признали независимость Косово.

Из тех, кто не принял этой блатной философии, самый славный и верный боец а этой сцене — маленькая Словакия, которой лично никакого особого сепаратизма не угрожает, но которая ценит международное право само по себе. И симпатизирует русским, как борцам за те же основы международной жизни, на которые опирается эта маленькая страна. Ее функция крайне важна для Европы в целом: придет время, и она напомнит Европе истинные европейские корни.

Эту блатную логику ни в коем случае не должны принимать и мы: нам рядом с Европой жить и соседствовать. А соседствовать тоже должно быть сподручно. И мы должны этого добиваться. Потому наша политика в отношении Европы должна стать не просто дипломатией, а дипломатией со значительным вкраплением активной культурологии.

* * *

Избавимся сначала от мифов.

Да, с одной стороны у нас с Европой много общих культурных корней, а с другой, почти нет общих ценностей. Европа — атеистична, Россия имеет в своем менталитете глубокие религиозные основания. Ну и что? С Китаем у нас еще меньше общих ценностей, а уживаемся мы в последнее время неплохо.

Кроме того, если приглядеться, то у европейцев и американцев общих ценностей тоже немного, хотя культурные связи очевидны. Америка религиозная, по-своему фундаменталистская страна.

Существует лозунг, что трансатлантический мир основан на единстве мировоззрения. Но он не соответствует действительности. Зато он соответствует традиции коммуникации народов данного региона. А это немаловажно.

Россию же, построй она на свой лад самое демократичное государство в мире, европейцы демократией не назовут: в нашей традиции коммуникации такой дискурс не сложился. И ладно, поищем тот политический дискурс, который когда-то был наполнен реальным содержанием и, будем надеяться, еще остался актуальным.

Это значит, для нас важно вернуться к временам существования «концерта держав», утонченности и деликатности в международных отношениях, основанных на узаконенном (а точнее, на узакониваемом) миропорядке. Это как раз тот общий контекст и тот понятийный аппарат, тот общий язык, на котором мы всегда умели разговаривать с Европой.

Международное право переживало кризисы много более серьезные — две мировые войны. Оно пережило время «Холодной войны» и за это время даже умудрилось укрепиться. Но международное право никогда до сих пор не существовало в условиях монополярного мира. И существовать не может, по той самой причине, что единственной сверхдержаве действовать в соответствии с ним иногда сподручно, а иногда не очень. Но тогда несподручно становится многим остальным, как Европе сейчас совсем несподручно, но необходимо признавать независимость Косова.

В борьбе за многополярность Европа, как может показаться, наш союзник. Изредка наступают периоды, когда мы с ней переходим на язык «концерта держав» и испытывает от этого удовольствие, и мы, и они. Нам зачастую приятно порассуждать о международном праве, даже поспорить. Именно в такие моменты европейцы чувствуют себя наиболее комфортно. Но звучит рожок американского пастуха — и стадо приходит в смятение. До сих пор Америка разрешает вести европейцам самостоятельные переговоры с Ираном, но они знают, что это будет продолжаться до тех пор, пока Америка не потребует от европейцев ввести со своей стороны односторонние санкции. Европейцев трясет от мысли о войне в Иране, но они изобретут психологическую увертку, чтобы ее поддержать.

* * *

Что Россия может предложить европейцам взамен? Не нужно торопиться и говорить, что ничего. Совместную нестратегическую систему ПРО мы предлагали европейцам начать создавать не менее, как лет пять назад. В период подготовки к иракской войне появились некоторые подвижки: Франция, Германия, Бельгия и Люксембург вознамерились создать собственно европейскую армию, имеющую дружественные связи с российской…

Но Америка держит европейцев очень цепко, используя, помимо экономического и политического давления, сложные психологические приемы.

К началу иракской войны казалось, что НАТО существует только на бумаге. Страны НАТО выступали на разных полюсах. В НАТО откровенно обсуждалось, кто же является его противником, и противника не находилось. Кризис самоидентификации был столь высок, что казалось, что по Северо-Атлантическому блоку можно было заказывать панихиду.

Тогда и был поставлен на повестку дня вопрос о расширении НАТО. Россия реагировала почти спокойно: кого напугает этот практически недееспособный союз, эта, казалось юы, рухлядь.

Но тут имелась не учитываемая нами подоплека. Собирая НАТО в кулак и приглашая в него новых членов, Америка действовала не столько против России, сколько против Евросоюза.

Ей удался сногсшибательный культурологический ход. Единую Европу она превратила в две параллельные организации — НАТО и Евросоюз, которые общаются между собой через посредников,то есть через чиновников с той и с другой стороны.

Усиливая НАТО, Америка превращает Евросоюз из своего конкурента (место, которое в силу своего экономического развитие он по праву должен занимать) в стадо баранов.

У Европы налицо раздвоение личности.

И ничего, что НАТО не боеспособно, как показывает война в Афганистане, где с оружием имеют дело только американцы, британцы и канадцы. Главное: для Европы НАТО стало альтер-эго. А как вояки европейцы Америке не слишком и нужны.

И как бы это не называли, это не в ипостаси Евросоюза, а в ипостаси НАТО европейцы пошли на признание отделения Косова.

Подмена имен — результат американской провокации: на Евросоюз переносятся чуждые для него черты НАТО. Одна и та же сущность, объединенная в дружеский союз группа европейских стран, имеет два названия, два предназначения, которые периодически путаются.

Это Евросоюз должен был обсуждать размещение на своей территории элементов системы ПРО, потому что Евросоюз — это место, где живут люди, а НАТО к этим живым людям имеет только боковое отношение, это структура.

Какая картина из этого складывается для России? Самое примитивное — играть на противоречиях Евросоюза и оттягивать в осуществление российских программ как можно большее число стран. Нам это сиюминутно выгодно, но в перспективе может оказаться проигрышным. При такой политики Евросоюз никогда не станет нашим союзником по созданию многополярного мира. Просто потому, что растеряет свою идентичность, те соки, которые должны идти на рост и возвышение новой европейской цивилизации, будет высасывать НАТО. Росток новой цивилизации может засохнуть.

Перенести интенсивный диалог на площадку НАТО не получится, там не с кем разговаривать, кроме как все с тем же американским пастухом, с которым мы более эффективно можем общаться тет-а-тет.

Нашей задачей, если мы желаем иметь как минимум вменяемого соседа, является актуализация его в качестве Евросоюза.

Но как это возможно сделать, если в этом качестве он с нами практически не общается, заградившись польским «вето» на ведение переговоров о подготовке нового взамен истекшему соглашению о стратегическом партнерстве? Поляки пока только обещают снять «вето», но его легко может наложить кто-то другой, Литва, Эстония или Великобритания. Америка об этом позаботится.

Вот и доказательство хрупкости европейской цивилизации.

Но мы говорили и о её прочности, свойственной своевременно зародившимся социальным процессам, которые способны порой преодолевать серьезные преграды.

* * *

Пока что Россия лишена возможности провоцировать в Евросоюзе оживление, кроме как по вопросам транспортировки энергоносителей.

Несколько лет назад был подготовлен совместный план России и Евросоюза по урегулировании ситуации вокруг Приднестровья, но он был сорван американцами по той простой причине, что обошлись без них.

В этом отношении, возможно, было бы полезно с российской стороны под каким-либо предлогом притормозить контакты c Евросоюзом (кроме экономических и культурных, разумеется), дать ему возможность определиться со своей идентичностью.

Сейчас, например, в Евросоюзе назревают громкие события, которые, возможно, смешают ему карты, заставят взглянуть на себя заново и что-то существенное о себе понять. Я имею в виду идею Николя Саркози о создании Средиземноморского союза, которая так не нравиться Ангеле Меркель, которую весьма слабо поддерживают Испания и Италия, но которая для Саркози становится идеей фикс. Плоскость, в которой обсуждается эта проблема, трудно перевести на уровень НАТО, трудно также и снизить накал страстей. Таких бы событий да побольше.

Наша политика по отношению к новой Европе должна быть гибкой, но принципиальной. Не нужно напоминать вечно о ситуации с Косово, — но необходимо постоянно возвращаться в диалоге с европейцами к международному праву.

Наша задача — упорно ставить европейскую цивилизацию в тот контекст, из которого она постепенно выпадает, но без которого сама же не может обходиться. Ставить снова и снова, порой без зримой пользы для себя. Ставить в контекст утрачиваемой культуры до тех пор, пока эта культура будет нужна нам самим. А именно — до реального рождения многополярного мира, куда Евросоюз, если сохранит дееспособность, встроится сам.

А затем можно попробовать помочь ему встроиться и в утраченные им христианские рамки. Ничего от себя лично, только чисто европейский, пусть и подзабытый, контекст.

Этот исконно-европейский контекст и связь явлений и является нашим культурологическим оружием.

Мы вряд ли будем дружить с Европой. Внутри этого европейского контекста у нас много поводов для споров.

Но мы будем иметь вменяемого соседа, с которым можем строить отношения — без болтовни об общих ценностях, но с памятью о единых культурных корнях.