Тифлис и валерьянка

"Русский обозреватель", 13.11.2007

Говорят, что Чикаго - город контрастов. Может, и так. Но Тифлис - тоже. Символом грузинской независимой государственности могут стать “потемкинские деревни” в центре города. Помните, в результате боев с гамсахурдистами был разрушен центральный проспект города - проспект Руставели? Сейчас он вроде бы отреставрирован, чистый, опрятный. Но мы жили в переулке за одним из домов проспекта и могли видеть то, чего не видит пешеход. Отреставрирована только передняя стенка, та, что на проспект. А со двора дом представлял собой руины. И фасад сделан ловко, в жизни не догадаешься, что дом не настоящий.

Вот такой же и национализм. С фасада и когда нужно. Кажется, больше по инерции. Он - на центральном проспекте. Его нет в переулках. Углубитесь немного в город и увидите, как улыбаются люди вашей русской речи.

Мы были в Тифлисе с дочкой. И крайне экзотическим образом - в составе армянской студенческой делегации. Она, школьница, как якобы студентка, я - как преподаватель. И соответственно, на вопрос “откуда вы”, мы могли в зависимости от настроения давать два ответа: из России или из Армении. Вскоре мы начали давать ответы вполне осознанно, поскольку слишком разной была на них реакция. Если настроения общаться нет, то “из Армении”: интерес пропадает мгновенно, остается холодная вежливость. “Из России” - и нескончаемый поток вопросов. Как там, что там? Что в Ленинграде? Словно век не виделись. “Чем помочь? Что для вас можно сделать?”.

Но это в “переулках”. Перед глазами американцев, русские - главные враги. Особенно, если лицо более или менее официальное. С таким “официальным лицом” пришлось столкнуться. Звали его Ираклий, кто он точно был, я не вполне поняла, но он организовывал все встречи. Когда мы приехали из Еревана, разумеется, он нас встречал. Была суматоха, нас коротко представили: это Светлана, а это Ираклий. Кто есть кто разбираться времени не было. Потом преподавателей из Армении, Азербайджана и организаторов мероприятия - американцев - всех собрали у Ираклия. Ко мне это тоже относилось. Я ведь и на самом деле читала лекции по антропологии в Ереванском университете. Руководитель армянской делегации, которую зовут Грануш, попыталась нас снова представить.

“Но мы же знакомы” - расплылся в улыбке Ираклий. Ну знакомы, так знакомы. Рассаживаемся. Ираклий начинает речь. Мы - так, публика. Почетные гости - американцы. И пошел он... И в том Россия виновата, и в другом. Да так, что полный маразм, уже и близко ничего такого в истории не было. Грануш моя сидит бледная, уставилась на него, как на невидаль какую. Я пытаюсь сообразить, что бы мне в такой ситуации сделать. В голову ничего не приходит эффектного, но организм мой умней меня. Чувствую - начинает тошнить. Тут уж не до публики, не до американцев, не до Ираклия с его словесами. Пошла прогуляться. Чуть позже на дорожку выскочил и Ираклий. И что вы думаете он сказал? “Господи, хоть бы кто-нибудь меня предупредил, что здесь есть русские?”.

Мероприятие сорвалась. Ираклий почти в истерике вопил, что он все врал, что ничего он так не думает, что думает он вообще все наоборот. Но американцы были... Самое ужасное, что я верю Ираклию, что он так не думает. Абсолютно верю. Ужас в том, что он, так не думая, может так говорить. А вот когда с русским лицом к лицу - истерика. Так у меня было с продавщицей в магазине. На центральном проспекте как раз, в переулке бы не было. Я ее по-русски спрашиваю, чего-то купить хочу. Она мне в ответ по-грузински. Уж не знаю, какая собака меня укусила, вообще-то это для меня нехарактерно, но в тон ей ее передразнила и заявила: “А впредь прошу говорить на том языке, который я понимаю”. Она глазами захлопала, посмотрела так растеряно и беспомощно и... перешла на русский. Потом заходила к ней снова - она приветливо улыбалась. И кажется, ей самой так легче. Что за задвиг мозгов у продавщицы этой, у Ираклия этого? Зачем им этот фасад враждебности? Ведь за фасадом-то они скорее всего простые и милые люди и тени враждебности к русским не испытывающие. Я вспоминаю давние дни, свою первую поездку в Грузию.

В июне 1989 года состоялся I съезд Народного фронта Грузии. Я вместе с одним молодым экономистом из Петербурга была приглашена на него в качестве гостя. Точнее, даже не так. Наш знакомый входил в правление Народного фронта и по знакомству выслал нам два пригласительных билета, а мы воспользовались возможностью побывать в Тбилиси, а заодно посмотреть на их Народный фронт. Так что никакой организации мы не представляли, ни с какими официальными речами выступать были не должны, а потому решили вовсе не привлекать к себе внимание - просто сидеть себе спокойно и слушать, что говорят другие. Так получилось, что из России больше никого не было. Но нам-то что за дело? Мы - частные лица, не более того, кем-то случайно приглашенный и никому, кроме пригласившего нас неизвестные. Так мы просидели первую половину дня. После обеда на нас стали оборачиваться и кидать вопросительные взоры. На следующий день мы явно уже пользовались ненормальной популярностью, хотя до тех пор не проронили ни слова. Скорее всего именно потому, что не проронили ни слова. После обеда к нам стали подходить знакомиться. Мы представлялись, конечно, и обменивались любезностями, но разговоров о политике не поддерживали. Нам хотелось составить о происходящем собственное мнение, а коль скоро оно еще не сложилось вполне, то о нем не хотелось пока говорить даже в частных разговорах. Ближе к вечеру к нам подошел глава литовской делегации, член Верховного Совета СССР (не помню его фамилию), в первый день смотревший на нас весьма высокомерно, осчастливил нас своими координатами и приглашением посетить Литву и обещаниями своей помощи, понятия не имею в чем. На третий день нас встречала толпа... Мы продолжали хранить молчание, теперь уже более из спортивного интереса, чем дело кончится. И кончилось...

После обеденного перерыва нас по микрофону попросили подняться на сцену Дворца Съездов. Тут уже ломаться было неудобно, мы поднялись и встали с краю. Нас так же громогласно попросили пройти на середину, выдвинув туда пару кресел. Нам пришлось сесть. Ведущий взволнованным голосом оповестил присутствующих, что к нам, дескать, приехали гости из России, и сейчас мы их попросим рассказать, что они думают о нашем съезде, о нашем движении и политических перспективах. В более глупом положении я не оказывалась. Вопросы звучали по тем временам просто трагикомично: что наши русские братья думают о том, что нам делать в такой ситуации... а в такой? А что они нам посоветуют? Весь грузинский национализм вмиг куда-то испарился. Мы были двое совершенно случайных русских и от нас хотели слышать совета. Вероятно, сама ситуация, что на крупном политическом собрании вообще нет русских, если хотите, нет русского присмотра, была столь непривычна, что без русского комментария и совета все чувствовали себя не в своей тарелке.

Сохранилось о съезде еще одно яркое воспоминание. Гамсахурдия на нем по каким-то своим политическим видам не был. Но время от времени заходил. Зал на глазах зверел, превращаясь в бешеную националистическую толпу. Крики, аплодисменты, вой. Все взоры - на кумира, а к бедолаге, выступающем в данный момент - задом. Тем временем в течение четырех дней на трибуну пытался прорваться известный грузинский философ Мераб Мамардашвили. Его со свистом сгоняли. Наконец Мамардашвили удалось ухватить микрофон. И этой озверевшей от национализма толпе он крикнул, что истина выше родины, истина в вере христианской. Неожиданно зал замер. Мамардашвили заговорил спокойно, весь зал превратился в слух. Однако постепенно оживление вновь стало нарастать. На слова Мамардашвили стали откликаться аплодисментами. Когда он кончил говорить, зал снова ревел не хуже, чем при Гамсахурдия. В считанные минуты настроение было повернуто на сто восемдесят градусов. От избытка эмоций объявили перерыв. И тут же все кинулись просить друг у друга прощения, рыдать друг у друга на плече. Мы опять оказались в центре внимания, поскольку Мамардашвили - москвич, а мы вон тоже из России. Тут мы ехидно заметили: между прочим он наш, а не ваш. “Ваш, ваш” - рыдая говорили нам со всех сторон со слезами в голосе. Видимо, от умиления.

Тут я выдохлась, бросила посиделки на съезде и отправилась как подобает гостю Тифлиса, осматривать достопримечательности. Тут в современном Тифлисе какие-то совершенно непонятные комплексы. Есть там в центре такой уголок, где специально для туристов сохранена обстановка прошлого века. Естественно, всякий нормальный турист желает это сфотографировать. И мы с дочкой отправились туда с фотоаппаратом. Как только я стала примериваться, выбирая кадр, подошел полицейский и строго заявил, что фотографировать нам не следует. Но очень хотелось, правда, очень красивое место, дома с длинными деревянными балконами на фоне старой крепостной стены. Мы решили поступить хитрее. Подъехали туда на маршрутке и я попыталась щелкнуть из окна. Полицейский сориентировался мгновенно, успел подбежать и закрыть мне рукой объектив. Маршрутка двинулась дальше, а нам с дочкой оставалось только размышлять, что, видимо, остатки древней крепости почитаются здесь за военный объект. Однако мы не угомонились. Приехали, подождали, пока все полицейские отвернутся и успели заснять всю площадь, вертясь вокруг своей оси. Вот тут-то нас и поймали.

Я была уверена, что у меня как минимум засветят пленку, но полицейский попросил только об одном, чтобы их, полицейских, я не фотографировала. После заверения, что они нам абсолютно не нужны, мы были мирно отпущены.

Воодушевившись, мы принялись фотографировать дальше. Приехав на один из отдаленных концов города и увидев красивую старинную церковь, мы ее без всяких опасений сфотографировали. И вот тут-то к нам подошел не просто полицейский, а какой-то военный с автоматом. Я объяснила, что фотографировала церковь. “Могли бы подойти ближе”, - отрезал он. Если бы мы подошли ближе, то в кадре уместился бы только фрагмент стены. Но наш визави так поигрывал автоматом, что тут уж я предпочла не спорить, а скорее ухватив дочку за руку и засунув фотоаппарат поглубже в сумку, нырнуть в станцию метро. И древняя церковь - военный объект? Стены толстые…

Вот такой город сейчас Тифлис. Все необъяснимо, непредсказуемо, все на пределе нервов, на грани или за гранью истерики. Бросается в глаза не русофобия, в существовании которой в Тифлисе я вообще усомнилась, а истеричность во всем. Это истеричное государство с истеричной политикой. Политикой, которая может меняться в мгновение ока, бросаться из крайности в крайность. Это страна, которая может быть совершенно прорусской, точно так же как сейчас она совершенно антирусская, если русские будут пристально за ней смотреть. Извините, как за ребенком. Как ребенок отчаянно протестует против власти родителей, но успокаивается, когда родители проявляют твердость. Мы ошибаемся в том, что принимаем все эти протесты слишком всерьез. Прояви Россия твердость - Грузия успокоится и постепенно придет в себя. И русские там необходимы как фактор успокаивающий, как валерьянка для разнервничавшегося человека. Вспомнила знаменитую фразу из “Мимино”: “Слушай, — я тебе один умный вещь скажу. Только ты не обижайся”...

Светлана Лурье