Русские не уходят

"Спецназ России". 2000. № 7

Российская империя была уникальной по колонизаторской цепкости русских. Русские, в отличие от, например, англичан, не кичились, не пытались подчеркивать своего превосходства над инородцами, не навязывали своих обычаев. Более того, часто принимали некоторые из туземных обычаев, облегчая этим свою с инородцами коммуникацию, осваивали местные языки. Да что там - могли без малейшего надлома и смущения наниматься к богатому туземцу в работники. Непреклонным было одно: русские не уходят.

Eсли русские облюбовали себе в империи место для жительства, то никакие туземцы никакими силами выжить их места не могли. Так, глядя на русских, поступали представители и других христианских народов Империи. Так создавалась та минимальная культурная однородность, которая нужна была для государственного единства империи. Так создавался ее хребет из русских колонистов.

Это не вопрос истории. Это вопрос, над которым мы должны думать сегодня, имея в пассиве распад Союза и миллионы русских беженцев. Что произошло?

Вспомним конец восьмидесятых. Первые межнациональные конфликты. Среди них нет конфликтов с русскими. Напротив, в этих конфликтах все стороны апеллируют к третейскому суду русских, к справедливости, которую должна нести с собой империя. Русские самоустраняются. Напомню, кстати, одно врезавшееся мне в память высказывание ингушского президента Аушева, на которое, боюсь, в те далекие времена никто не обратил внимания. Только-только разгорался осетино-ингушский конфликт, а Москва на жалобы с обеих сторон предложила конфликтующим сторонам "самим сесть за стол переговоров" и разрешить дело своими силами. Простите, сказал тогда Аушев, мы не независимые государства, чтобы нам самим вести переговоры и ударяться в дипломатию.

Мы - народы Империи. Мы живем в Империи, а главное преимущество жизни в Bмперии состоит именно в том, что Империя устанавливает на своей территории справедливость. Если она этого делать не хочет, то зачем нам нужно ей подчиняться? Так что пусть центральные власти в Москве займутся своими прямыми обязанностями, установлением справедливости, а не перекладывают с больной головы на здоровую. Тогда Аушева не услышали, показали, что московская власть не собирается заниматься своим прямым делом. Случайно ли, что после этого Аушев превратился в отъявленного сепаратиста?

Конфликт с русскими по тем временам (за исключением Прибалтики) выражался в том, что к русским апеллировали в надежде на справедливое решение, а из Москвы давали "всем сестрам по серьгам" и велели разбираться самостоятельно. Это, безусловно, создавало благоприятную почву для того, чтобы антирусски настроенные политики могли спокойно начинать агитацию в вовсе не антирусски настроенных народах. Что русские, дескать, наши проблемы решать не хотят. И, видимо, потому, что тайно поддерживают наших оппонентов. Такого разворота и следовало ожидать, он вполне естественен. В любой республике было по несколько десятков "независимцев", и вот пришло их время, а им было что сказать.

Что в это время делают русские? Они увлечены самобичеванием. Они пересматривают историю, ставят под сомнение все, что надо и что не надо, что можно и что нельзя. И к тому же с увлечением говорят о борьбе за справедливость, чем подливают масло в огонь, провоцируя народы Империи просить о восстановлении справедливости в интересующих их вопросах.

Это период, когда русские находятся как бы в бреду. Они готовы признать себя виноватыми во всем, но решать хоть какие-либо конкретные вопросы не в силах. Это период серьезного кризиса русского государственного сознания, когда русским, кажется, хочется самим бежать от собственной государственности, стряхнуть с себя ее бремя. Слишком много слов, лишних слов, слишком много разоблачений, слишком много обвинений. "Гласность", одним словом. А СМИ начинают тихим голосом петь песенку, как мы виноваты перед всеми народами империи, как они нас не любят, как ждут своего часа, чтобы отделиться.

Что в это время происходит в республиках? Глядя, как пустились в разоблачения русские, жители советских республик по первости следуют их примеру. Свергается прежнее партийное руководство, открываются архивы. А поскольку Россия только ставит вопросы и не дает никаких ответов, каждый пускается искать справедливость по своему разумению. Но до антирусских настроений, что бы не говорили тогда СМИ, далеко.

В Российской империи в подавляющем большинстве случаев русские не имели возможности рассчитывать на правительство, "случись что". Практически везде они были предоставлены своей собственной судьбе, и свои отношения с инородцами строили на свой страх и риск и обычно совершенно адекватно обстоятельствам. С большими трудностями для себя, но зато надежно и прочно, на долгие годы. Более того, когда в Туркестане в один момент власти попытались по примеру англичан оказывать колонистам вооруженное содействие, но тем только осложнили колонизацию края. Русские накладывали на новые земли мягкую лапу, но коготками крепко в нее впивались. И замечательно обходились без политики канонерок. Что же изменилось сейчас?

Кризис государственного сознания повлек за собой кризис имперских установок. Прежде всего это коснулось ценностного пласта. Раньше колонисты знали, что их пребывание на новых землях осмыслено с точки зрения высших ценностей: они строили церкви и территория православного царства таким образом росла и росла. Потом они несли коммунизм. Лучше бы они его не несли, но субъективно он оправдывал колонизацию. А в период перестройки что они несли? Даже на этот вопрос можно ответить. Один мой хороший друг в одной из республик сказал, что англичане несли цивилизацию, русские, конечно, ее тоже несли, но главное, что они несли самих себя как подарок. Вот она - мягкая лапка русской колонизации. Русские колонисты всегда хотели, чтобы туземцы не просто смирились с их существованием, но и полюбили их.

Я расскажу здесь немного о себе. Когда я в 1994 году купила квартиру в одном из ереванских дворов, где я одна была русская, у меня в первый же год возник конфликт. Мало того, что я жила без света и воды, мало того, что по моей квартире, тогда еще совершенно не отремонтированной, шастали крысы, мои соседи по двору категорически требовали, чтобы я взяла от них уплаченные мною деньги и убиралась по добру-по здорову. Это был не межнациональный конфликт, а обычная "бытовуха" - соседи, как оказалось, давно имели виды на мою жилплощадь. А тут я неожиданно перекупила ее, да еще за гроши. Можете представить себе как "возлюбили" меня мои дорогие соседи. Вот так в темноте, с крысами, при откровенно враждебных взглядах, которые бросали на меня, я писала свою диссертацию о русской колонизации. Как никогда не пишут диссертации. Как дневник, которому я поверяла все свои трудности и горести.

Так вот. Наступил момент, когда, казалось, жизнь моя оказалась невыносима. Я, движимая и насущной необходимостью в совете, и профессиональным любопытством по поводу колонизационных установок различных народов, рассказала все моей английской приятельнице и спросила, чтобы делали в такой ситуации англичане. "Немедленно покинули бы страну", - сказала она. "Ну уж нет, русские не уходят. И знаешь, наступит день, когда мне скажут, чтобы я не уходила".

"Жаль, что ты уезжаешь на зиму", - сказала мне в прошлом году моя соседка, - "Без тебя будет скучно". Я не знаю, как я добилась своего, но я хорошо знаю, что с первого дня я была уверена, что добьюсь того, чтобы меня здесь полюбили. Это была острая потребность, если хотите, смысл моего "колонизационного эксперимента".

Эта странная и, может быть, самая загадочная и иррациональная сторона народной колонизации - русские колонисты хотят, чтобы их полюбили и что они несут себя как подарок. Она имеет свою оборотную сторону. Ее лучше всех сформулировала моя дочь, когда ей было шесть лет: "Завоевывали не народы, завоевывали куски земли, а народы там просто попадались". Русские умели и могли смотреть на тех же туземцев как на элемент ландшафта. Во всяком случае, как на объект, который может таить известную опасность, но на который невозможно обидеться. Это один из секретов русской колонизации: русских можно сколь угодно поносить, как угодно оскорблять - это ничего не дает, русские способны становиться абсолютно невосприимчивыми к оскорблениям. К ним, как к людям, и они как к людям, к ним как нелюдям, а они как к неодушевленному объекту. Мягкая лапка и цепкие коготки.

Но продолжим наше повествование. В результате безудержной <гласности> русские распускают Союз. Он раскритикован, расписан в самых черных тонах до такой степени, что больше просто не может существовать. Беловежский сговор происходит под глухое молчание России. Печать в республиках также уделяет этому событию поразительно мало внимания - видимо от изумления. Заметим, ни одна неславянская республика не отделилась от Союза сама. Лидеры трех славянских республик решили судьбу всех. Только что прошел референдум о судьбе Союза, и большинство населения большинства республик сказало распаду Союза свое "нет".

Оставим Прибалтику, это отдельная проблема. Но рвались ли из Союза остальные? Мы через СМИ слышали только голоса националистических лидеров. Ну, а поскольку мне пришлось поездить как раз перед распадом по Союзу, то я даю свои свидетельские показания: перспективу такого распада население (не малочисленные националистические партии) республик считало величайшей глупостью, никому не нужной. Это горбачевско-ельцинская Россия одним движением отшвырнула республики. Единственное, что можно сказать, это то, что когда Россия так решила, никто не посмел возражать. Потому что стали бояться Россию. Нет, не ввиду ее военной силы, а как боятся сумасшедшего. Кому охота жить с сумасшедшим бок о бок. Вот так боялись оставаться с обезумевшей Россией.

Прошло немного времени, и русские стали говорить, что это республики ее предали и разбежались. (В республиках, естественно, считали, что это Россия предала их). Дурман <гласности> и "перестройки" начал проходить, и русские, постепенно оправляясь от кризиса, обнаружили свою Империю распавшейся, свою страну разбитой. Только не могли припомнить, кто ее разбил. Поскольку дело было практически в бреду - у нас из памяти почти вытеснился дурман тех лет. Так с бредом и бывает. Ответ подсказывают аналогии - верные или неверные. "Национально-освободительная борьба колонизированных народов уничтожила Империю" - это общепринятая схема. Так вроде бы по всему миру бывает. Значит и у нас так. Может кто вспомнить в Союзе национально-освободительную борьбу колонизированных народов? Бандеровский или чеченский бандитизм что ли в нее записать? Но раз Империя развалилась, значит, возмущенные народы, ненавидящие русских, ее развалили.

И на них за это смертельно обиделись. Ведь относились же по-человечески, хуже себя не считали, краюху хлеба делили... Все правильно. Если страдали - то все вместе, если радовались - то все вместе. И народы Империи от русских зла не видели. Ну, так ведь они же и не разбегались. <Все республики СНГ - загнанные в угол, испуганные народы. Лишенные русского пространства, через которое они реализовывали личное достоинство своих граждан и ставили заслон тоталитарной власти. Лишенные "русского мнения", без которого они - "ни для кого" - так выразился мой знакомый из одной из неславянских республик.

А что же русские из республик - русские колонисты? В своем мнении часть из них последовала за Россией. Я писала выше - русские колонисты не обижаются. Народы, рядом с которыми они живут - их среда. Она может быть для них как живой, так и неживой. Если неживая - то все мимо глаз и мимо ушей. Если живая - то целое искусство, как установить с ней отношения. Затяжной кризис русского народа в период советской власти, острый кризис в период <перестройки> во многом атрофировал имперскую хватку. Многие из беженцев объясняют свой отъезд из республик тем, что там стало противно жить, что обидно слышать <наезды> на русских после стольких лет жизни душа в душу. Общее ощущение недоброжелательности... Да недоброжелательность ли это - скорее настороженность, стремление обособиться от русских после эксцентричной выходки России. Страх перед новыми выходками. И обида. Обида, что пригрели, приласкали и отшвырнули как котят. Может быть изредка - мстительное желание поступить также.

Русские - это народ Империи. Цепкий, хваткий, умеющий жить среди чужих и делать их своими. Народ, который не уходит. И когда он не уходит, это лучше и для нас, и для них. Наше падение в пропасть началось с того, что мы не пожелали устанавливать в своей империи справедливость. Наше возрождение начнется с того, что мы начнем ее устанавливать.

Светлана Лурье