Российский национальный проект: культурные "скрепы" и "сценарии" (из теории и практики)

Вестник Московского Государственного университета культуры и искусства. 2016, № 1.

Российское государство знало несколько проектов межнациональных отношений. В Российской империи они разнились от региона к региону и представляли собой весьма пеструю мозаику. Имперские чиновники стремились действовать из практической пользы государства из удобства оперативного управления. Поэтому Российской империи был свойственен этакий «индивидуальный подход» к разным народам и регионам. И за этой индивидуальностью далеко не всегда стояла какая-либо идеологическая программа. Нехристианские народы Поволжья и северной России стремились ассимилировать и обратить в Православие: единство народов цементировалось восьмиконечным православным крестом. Народы Туркестана надеялись прилепить к себе на основе гражданственности (как говаривал Туркестанский генерал-губернатор немец фон Кауфман, «честный мусульманин для государства ценнее плута христианина»). С другой стороны, немец фон Кауфман завещал похоронить себя в Туркестане, заверяя, что «и здесь русская земля, и здесь не стыдно лежать русскому человеку». Землю эту считали до того русской, что как-то уверили себя, что она отделена непроходимой пропастью от всего мусульманского мира. Пока не поднялось в регионе в самом конце XIX века крупное общемусульманское восстание.

В Закавказье народам с древней государственностью отказывали даже в самоуправлении, пока не возбудили такую конфликтность, что русские не могли уже и минимально колонизировать территорию. Поскольку то считали, что грузины и армяне не должны быть слишком инициативны, а то и, что они представляют собой «региональную народность», как писал один чиновник, «этнографическую силу» очень жизнеспособную, что «отнюдь не стыдно для нее самой», но стыдно для русских, которые не могут с ней управиться. С другой стороны жило твердое убеждение, что «христианские народы, кровью которых, а не только кровью русских, куплен для России Кавказ, имеют права равные с русскими».

При всем при том, была одна действительная «духовная скрепа» — это сам образ «русского православного человека». И он вроде бы никого не хотел особенно ассимилировать. Иностранный путешественник приводит высказывание живущих вблизи татар русских крестьян — кстати, и очень дружно живущих, — что «как нельзя заставить татар поменять цвет глаз, так нельзя поменять их характер». Сплошь и рядом отмечали, что русские сами ассимилируются инородцами. Официальные программы ассимиляции окраин одна за другой проваливались. Тем не менее, процессы ассимиляции русскими народов империи шли. Без идеологемы, а непосредственно, самим образом русского православного. Так алеуты Аляски до середины ХХ века на вопрос о национальности отвечали «рашн ортодокс».

После октябрьского переворота прежняя система ценностей, вся прежняя политическая практика была разрушена. Но на место «русского православного» встал «советский человек», на место ассимиляции – «дружба народов». «Дружба народов» замышлялась как политический проект. Он предполагал осуществление идеала интернационализма. Закладывалось балансирование буквально на «лезвии ножа». И действительно, раз ожидается интернационализм, то должны быть и нации. Но эти нации должны были вступить в такие идеальные отношения, где каждая нация подчиняет себя высшим идеалам коммунизма. Это значит, с одной стороны, что нации, где их еще не было, необходимо было образовать. Многие, даже малочисленные народы СССР получали, по меньшей мере, по университету, по библиотеке, по национальному театру, а иным и письменность даровали. С другой стороны, там, где нация слишком возвышала голову, ее представители подлежали обвинению в «мелкобуржуазном национализме» и репрессировались. А русские еще подлежали и всяческому сдерживанию, чтобы никак не заразились «великодержавным шовинизмом».

И вот этот проект «спустили в массы». Массы восприняли его совершенно своеобразно! Для них главным стало в буквальном смысле слова дружить. Возникла сложнейшая система взаимоотношений. Национальности, как и предполагалось проектом, сохранялись и очень отчетливо ощущались. При этом межнациональная коммуникация сама была одной из важнейших причин, для чего они сохранялись. Немного утрируя, можно сказать, что каждая нация существовала для удовольствия других и сама получала удовольствие от существования других. Национальные особенности проявлялись в праздничной приподнятой тональности. Даже конфликтующие нации выражали свою конфликтность в празднично-игровой форме, например, в КВН или конкурсе «А ну-ка, девушки!» Но это был лишь внешний слой отношений. В своей глубине они были построены на сложной игре компромиссов и системе политеса. Причем от этой игры компромиссов, политеса получали еще очевидное удовольствие. Главное было — быть «тактичным». Тактичность была в сфере межнациональных отношений высшей добродетелью. И политес, присущий «дружбе народов», был очень теплым. Люди будто бы спасались в нем от холода тоталитарного режима. Национальные отношения полагалось выражать в «дружелюбии» и «интересности» — возможность рассказать другим что-то немножко экзотичное.

В рамках проведенного мной в 1999-2000 гг. исследования по теме межнациональных отношений в СССР было опрошено методом глубокого интервью по 15 человек дагестанцев, татар, армян, литовцев, грузин, украинцев, финнов, немцев. Все они почти без исключения рассказывали именно эту версию того, как реализовывался сценарий «дружбы народов» . О дружбе народов респонденты говорили как-то необыкновенно образно, вспоминая множество историй из своей жизни.

«Советский человек» вписывался в сценарий «дружба народов». И люди его характеризовали так: «порядочный человек», «хороший человек», «тактичный человек», «непритязательный человек» («он был доволен тарелкой супа!»). Но при этом он был «гордый человек»»! Человек, который стремился встать «впереди планеты» всей, верящий, что его трудами «и на Марсе будут яблони цвести». Ради этих марсианских яблонь и существовала эта игра компромиссов, тактичность, политес.

Сценарий «дружба народов» был хорош всем, кроме одного. Самим русским, казалось, в нем места не было. Точнее, наоборот, все остальные считали, что место русским есть и самое почетное. На русских смотрели, как на харизматических лидеров. «Какой-нибудь узбек вряд ли мог вспомнить по пальцам руки замечательных казахов, но сколько он мог назвать замечательных русских!». Русский в глазах других стоял в центре сценария. Но сам русский стал к советскому сценарию как бы индифферентен, потому что он ничего в него не привносил уже от души. Если можно было сказать, что русский православный в Российской империи нес Православие, известную ему Истину, делающую всю жизнь исполненной глубокого смысла, подчиненной Христу, то русский советский человек верил-то в советскую истину уже меньше, чем разноплеменные его собратья, и ничего им не нес от души Душа его как бы осиротела. Не это ли отсутствие ощущения обладания Истиной, которое с годами нарастало, делало в глазах русского советские сценарии бессмысленными?

В этом отношении даже российские имперские многоликие сценарии межнациональных отношений, сплошь и рядом приводившие к кризисам, порой очень слабо идеологизированные, были гораздо ближе русскому, поскольку харизматичность была предзадана его исключительностью, которая шла из него самого, из его нутра, как богоносца, как обладателя Истиной, не в качестве идеологии, а в своей повседневной жизни.

Сценарий «дружба народов» не был русскому совершенно антипатичен, он его привлекал. Образ «советского человека» тоже. Но он кожей стал ощущать внутреннюю пустоту такого красивого и сложного сценария.

«Советский человек» был прежде всего «государственным человеком». Это, конечно, привлекало русского − государственность всегда много для него значила. Но чем дальше шло время, тем более он ощущал, что это государство ради только самого таково вот советского государства, без Бога и без Истины.

А потому в новом русском проекте межнациональных отношений, кроме многого всего прочего, должно безусловно быть место государственности как структурообразующему фактору именно межнациональных отношении. В ней должны быть и российские имперские компоненты, и советская «дружба народов», как ее понимали простые люди, но цементирующим звеном должен быть образ русского православного.

Несколько слов об имперских компонентах межнационального проекта Российского государства. Они ни в коем случае не должны пониматься так, будто их функция исключительно в подавлении и угнетении. Конечно, они подразумевают и управление народами. Управление в Российском государстве сегодня, как и в Российской империи, прежде всего, основывается в региональной политике. С уважением к другим традиционным религиям и неприязнью к модернистским сектам. И при проповеди православной церковности как смыслополагающей составляющей не только российской государственности, но и самой жизни русского народа. Но не как лозунга, не как идеологии, не с внешней парадной стороны, а как факта жизни, живой приходской практики, которая предлагается гражданам государства, чтобы осмысленной стала сама жизнь в российском государстве. Осмысленна, и это главное, на самом низовом, бытовом, личностном уровне.

Тогда процессы конструктивно полезной и необходимой ассимиляции в Российском государстве пойдут более естественным образом. Прежде всего это не будет ассимиляцией к русскому этническому, этнографическому. Разнообразие, пестрота, яркость всегда предпочтительней. Российское государство должно предлагать ассимилироваться к той Истине, которую русские несут, к православной церковности. Есть православные грузины, православные греки, православные сербы: все они разные, непохожие друг на друга народы, но их объединяет общий духовный опыт, который присутствует в жизни каждого православного. Есть преподобный Паисий Святогорец, есть преподобный Гавриил Ургебадзе, есть святитель Николай Сербский — я упоминаю только современных святых − и с каждым из них духовно общается и русский православный. Это само по себе не всегда делает отношения между народами легкими. Но это залог настоящей близости и понимания в Православии. Это то единственное, что и следует делать в политике ассимиляции: возжечь, заново обрести внутренний свет духовности в каждом россиянине. И то единственное, пожалуй, что придаст смысл государственности русскому человеку и воссоздаст сильное российское государство столь необходимое для этого смысла.

И вот тогда снова станет актуален проект «дружба народов», все его перечисленные мною черты – тактичность, компромиссы и политес. Нам не нужно фантазировать на тему практического преломления российского межнационального проекта − у нас уже есть бесценный опыт. Его можно восстановить, и при определенных обстоятельствах он, возможно, и сам восстановится естественным образом. Русские должны занять в новом сценарии «дружба народов» свое место, то самое место, которое им отводилось всеми участниками этого межнационального сценария прежде: место харизматического народа-лидера. Харизматичность эта может быть обоснована и возрождена сегодня православной религиозностью русских, их глубинной верой и церковностью. Не стремлением навязывать Православие. Не миссионерским задором, а миссией как личностным деланием, защитой православного и покровительствуемого православными. Сильное государство необходимо русским для защиты российского от агрессивной лжи современного мира – вот истинная причина противостояния Западу. Образ русского в таком государстве всегда был и может быть привлекательным и вдохновляющим для большинства нерусских в стране.

Все это не одни благие пожелания. И вот почему. Современная наука о человеке и обществе уже имеет довольно интересные достижения в исследованиях, которые предлагают весьма небезосновательные рекомендации.

Я уже упоминала о сценарии дружбы народов и это не случайно. Далее дружба народов пояснялась моделью взаимодействия, где превозносится тактичность, где есть особые способы демонстрации своей этничности, где есть «ритуальные» способы регулирования своей конфликтности, где действия друг относительно друга диктуются особым сложным политесом, который приводит к удивительному ощущению отсутствия напряженности и конфликтности в межнациональных отношениях, где много игрового. Между тем, это вовсе не игра, а жизнь.

Пятнадцать лет назад я выдвинула гипотезу, что если взять отдельный народ, отдельную культуру, то она обладает имплицитным «обобщенным культурным сценарием», регулирующим все модели взаимоотношения людей. Этот сценарий регулирует и то, как носители его воспринимают мир, и как в нем действуют разные люди. Немножко поясню.

Нам, носителям той или иной культуры не дано воспринимать вполне адекватно объективную реальность. Мы воспринимаем ее только через призму нашей культуры. Есть такая концепция, по которой мир – это такой мощный, безграничный «поток материала». Он для нас индифферентен, мы его можем вообще не воспринимать. По мере того, как элементы этого потока приобретают для нас определенное значение, из него выделяются «значимые системы». Каждая культура задает свой фильтр, отбирающий для ее носителей «значимые системы». Мир, в котором мы живем, воспринимается нами только в том, что имеет для нас значение. Поэтому мир наш «интенционален», что значит избирательно сконструирован в нашем сознании в рамках нашей культуры.

Как же «поток материала» преобразуется в «значимые системы»? Поначалу из детского опыта, когда взрослые включают детей в многообразные сценарии взаимодействия, подталкивают и направляют. Так мы сами с младенчества становимся частью этих сценариев. Поскольку мы усваиваем «значимые системы», принадлежащие одной определенной культуре, мы усваиваем бессознательно и то общее, что в них, во всех ее сценариях есть, это общее конденсируется в нашей психике, скорее в бессознательном, чем в сознании, и в нас запечатляются «обобщенные модели» взаимодействия. Понятно, что они обусловлены культурой. Вот эти представления и влияют на то, как человек видит мир. [Лурье 2010]

Итак, формируются такие культурообусловленные комплексы восприятия, которые и определяют, что человек во внешней реальности замечает, а что нет, а из того, что он замечает, что начинает занимать определенное место в его сознании. И касаются эти комплексы самых различных аспектов, относящихся к деятельности. Образно все этот классифицируется так: «источник добра», «источник зла», «условия деятельности», «сил, покровительствующая деятельности», «поле деятельности» и т.д. В конечном счете формируется образ «способа деятельности», при котором, говоря проще, добро побеждает зло. Это именно что бессознательные образы, которые соотносятся друг с другом специфическим для каждой культуры манером и могут наполнятся своим особенным содержанием в результате переноса каждого из этих бессознательных комплексов на объекты реального мира. Содержание это может меняться в зависимости от обстоятельств, но формальные характеристики «образов» для культуры константны. Я их так и называю: «культурные константы» [Лурье 2016]. В своей совокупности культурные константы, определяющие и восприятие мира, и деятельность человека, то есть составляют имплицитный обобщенный культурный сценарий. Имплицитный потому, что он, как правило, не осознается. Обобщенный сценарий потому, что он содержит в себе все возможные мыслимые в данной культуре модели взаимодействия. И в самых разных ситуациях люди начинают воспроизводить ту или иную модель взаимодействия, которая заложена в этом обобщенном сценарии.

Но люди разные, у них разные предпочтения, разные ценности. И обобщенный культурный сценарий, культурные константы по разному переносятся на разные объекты. В обществе действуют разные люди, разные группы людей с разными ценностями, с разным преломлением культурных констант на объекты реальности, но все они имеют в своем бессознательном один и тот же обобщенный культурный сценарий. И этот сценарий определяет собой их взаимоотношения. Причем на видимом уровне между ними может быть даже, казалось бы явный, конфликт, но благодаря тому, что действиями их всех движет обобщенный культурный сценарий, получается что они все же взаимодействуют подспудно, независимо от своего желания, а их конфликт может иметь для культуры в целом и благоприятное значение, то есть быть функционально полезным.

В рамках такого функционального конфликта в процессе взаимодействия групп людей разыгрывается та или иная культурная тема. В соответствии с обобщенным культурным сценариям эта тема по-разному преломляется психологией различных людей, по-разному интерпретируется, но служит материалом, на котором и проигрывается этот единый для всех обобщенный культурный сценарий. Причем эта тема должна быть достаточно глубокой, чтобы было что проигрывать. Если тема мельчает, ее содержание теряет значение, «испаряется», то и сам сценарий будто бы рассасывается, а в обществе начинаются деструктивные процессы.

Вот тут мы вернемся к сценарию «дружбы народов». Это не этнической сценарий, это социокультурный сценарий, где участвуют представители различных этносов. Они имели и могут иметь во многом общее воспитание. Они усваивали и могут усваивать во в многом общие культурные сценарии с общими элементами обобщенного культурного сценария. Общего может быть вполне достаточно, чтобы спонтанно и не деструктивно разыгрывать и обыгрывать ту или иную культурную тему. Что они и делали, реализуя сценарий «дружба народов» в СССР. И русских в том сценарии, вспомним, воспринимали как харизматических лидеров.

Сегодня необходимо обязательно оживить сценарий, внести в него такое содержание, которое позволило бы лидерство русских в проигрывании культурной темы. Тогда-то с подачи русских эта культурная тема, пусть на разные лады, будет проигрываться нашими нерусскими соотечественниками. Кто-то войдет с нами в наше общее «мы», кто-то будет проигрывать собственную культурно-религиозную тему (как наши российские мусульмане, например), при этом постоянно соотносясь с нами. Главное, чтобы культурная тема была столь богата, чтобы она имела достаточно содержания для того, чтобы ее могли и захотели проигрывать все ее исполнители по предлагаемому обобщенному культурному сценарию, а также давать материал для ее интерпретаций группам с нами связанными, живущими в одном обществе и государстве.

Как только будет тема для обыгрывания в межнациональных, в межкультурных отношениях, возникнет новый сценарий, который будет построен на многих из тех компонентов, которые были характерны и для сценария «дружба народов».

Этот сценарий нельзя задать как программу, его надо взращивать, начиная с духовности самых простых бытовых отношений, с личной духовности. Эту первую ступень в восхождении пропустить нельзя, без нее сценарий просто не сложится, нечему будет обобщаться, конденсироваться в нашем сознании и бессознательном. Не так сложится наш интенциональный мир, не те будут заложены в нас модели поведения. Не та возникнет структура взаимодействия между нами.

Культурная скрепа — эта не идея, это культурная тема, которая должна интерпретироваться и реинтерпретироваться, обыгрываться, играть всеми красками в обобщенном культурном сценарии всего российского народа. И главная партия в этой теме проигрывается русским человеком. Сам православный церковный человек будет этой духовной и культурной скрепой. И тут главное, русским не потерять вкус к своей теме и в новом сценарии межкультурных отношений, как они потеряли вкус к сценарию «дружба народов».

Список литературы
Лурье С. Утоптанная тропа сквозь темный лес (бессознательное в этнической картине мира) // Общественные науки и современность. 2016, № 1.
Лурье С.В. «Дружба народов в СССР»: национальный проект или пример спонтанной межэтнической самоорганизации // Общественные науки и современность. 2011, № 4.
Лурье С.В. Обобщенный культурный сценарий и функционирование социокультурных систем // Журнал социологии и социальной антропологии, 2010, № 2.