Сближение с Востоком — урок межцивилизационного равнодушия

"Политконсерватизм", 03.06.2015

РI завершает первый раунд обсуждения ценностных аспектов нашего сближения с великими державами Востока – Индией и Китаем. Мы еще вернемся к этому сюжету и, будем надеяться, привлечем к дискуссии голоса выдающихся, но забытых мыслителей России, – тех кто призывал к союзу с Востоком еще в конце XIX столетия. Теперь же констатируем, что как трезвые политические реалисты, как Федор Лукьянов, давший интереснейшее интервью нашему порталу, так и мыслители, склонные к размышлениям о политике в категориях культуры, к возможностям ценностного наполнения грядущего евразийского альянса относятся с большим сомнением. Одним из политических мыслителей, для кого прагматически неизбежное движение на Восток представляет собой просто эпизод в нашем вековечном споре с Западом о культуре и вере, является наш постоянный автор Светлана Лурье — мнение этого замечательного исследователя о перспективах нашего «Большого азиатского треугольника» мы и представляем вниманию наших читателей.

***

Поворот России на Восток проявляет себя все более явно. Особенно очевидным он стал в этом мае, когда китайские и индийские военные в день семидесятилетия Победы промаршировали по брусчатке Красной площади вместе с российскими и когда был подписан целый ряд новых крупных соглашений с Китаем.

Затем последовали военно-морские российско-китайские учения аж в Средиземном море, разве что еще не в Карибском…

Да и все последнее время наблюдается активизация связей с двумя крупнейшими азиатскими державами. Причины нашего разворота на Восток очевидны: кризис отношений с Западом. Поэтому добровольность этого поворота вызывает сомнения. Конечно, есть пословица: «Не было бы счастья, да несчастье помогло», но подходит ли она в этом случае?

Поворот на Восток наблюдается не только в большой политике, но и в СМИ, в сознании людей. Немало появляется восторженных статей, где красной нитью проходит «русский с китайцем ? братья навек», «руси ? хинди бхай-бхай» и приводятся почти онтологические причины нашего сродства с Китаем и Индией.

Народ реагирует пока более осторожно, но сдвиг уже наблюдается. Согласно данным недавнего опроса фонда «Общественное мнение», 54% россиян считают, что усиление Китая не угрожает российским интересам, с ними не согласны только 27% опрошенных. В октябре 2009 года, когда проводился аналогичный опрос, напротив, 44% респондентов полагали, что усиление Китая угрожает РФ, 39% ? что не угрожает.

При некоторой современной экзальтации политической жизни в России надо ожидать, что число приверженцев российско-китайской дружбы будет расти и, может быть, расти стремительно — вследствие повального эмоционального антизападничества. При столь явном «образе врага», людям трудно обойтись без сильного «образа друга» и даже «защитника». И мотив, что Китай нас защитит от Америки, временами проскальзывает.

И, не исключено, если нынешние тенденции в российской политике с ее поворотом на Восток будут нарастать, в массовом сознании Китаю будут приписываться любые положительные качества, какие нам психологически потребны, вне зависимости от реального положения дел.

Конечно, то, что Россия поворачивается лицом к Китаю и Индии, правомерно. Нам нужна поддержка, которая могла бы несколько сгладить последствия западных санкций против России. Эти страны способны нам помочь. Не даром, разумеется, но в рамках взаимовыгодных отношений.

Никакой мистики здесь не надо, действует трезвый расчет.

Никакого российского орла, который знаменует, якобы, евразийство. Никаких надежд на некий магический треугольник Россия-Индия-Китай. Не стоит забывать, что у Индии с Китаем весьма непростые отношения. И надежды на то, что Россия их может примирить (а они сейчас в СМИ высказываются) – полная нелепица. Как и мечта о слиянии наших с этими странами интересов, надежды на союз. Страны эти имеют свои партнерские отношения с Америкой и ими не поступятся.

Другое дело, что обе страны достаточно самостоятельны, чтобы вести свою игру. Индия всегда будет уравновешивать партнерство с Америкой партнерством с Россией, от которого имеет солидные выгоды, и в целом относится к России достаточно эмоционально-положительно.

Достаточно вспомнить слова премьера Индии Нареандра Моди, сказанные им во время декабрьского визита в Индию российского президента Владимира Путина: «Спросите любого ребенка в Индии, кто лучший друг страны на международной арене, и он скажет вам, что это Россия».

В Китае мы такой эмоциональности не найдем, но Китаю нужен Шелковый путь через Россию, и он будет стараться нас не упустить. Кроме того, Россия говорит на международной арене то, что Китай хочет, чтобы было сказано, но что не допускает говорить китайская политическая культура.

Перечислять все политические и военно-политические, политико-экономические проблемы, которые сегодня связывают Россию и Китай нет нужды. Главное, что их много, и они достаточно сильны для того, чтобы ожидать от Китая поддержки на международной арене, не во вред себе, конечно.

Основное, что нас связывает с Китаем и Индией – это стремление к независимости и самобытности, проведению ярко индивидуальной внешней политики. Но это же и разделяет, ибо ни одна из этих стран не поступится ради другой и долей своей самостоятельности. Ни одна из них не создана для того, чтобы играть в команде.

Поэтому экзальтированные отношения к этим странам неуместны, приписывание же им онтологического статуса в нашей политической картине мира – фатальная ошибка. По отношению к ним необходимо строгое соблюдение внешнеполитической субъектности, ощущение собственной ценности как державы, и именно что безэмоциональность, даже хладнокровие.

Избитые слова о внешнеполитической гибкости говорить не стоит ? это очевидно. Важно подчеркнуть, что требуется осознание своей собственной онтологичности, которая должна снимать вопрос о старшем-младшем-равном в партнерстве. Россия должна принять личину самодостаточной сущности и не проецировать на Восток свои проблемы, коих множество.

Перенесение образа «защитника» на Китай очень опасно, образ «друга» в восточном партнерстве проблематичен. «Дружба» идет из западной ментальности. Идеологема нашего «защитника» к Востоку неприменима, она тут для нас оксюморон, как это ни печальным может показаться некоторым. Поэтому иные нынешние тенденции в российской политике и, тем более – в массовом сознании, настораживают.

Это – перенесение на восточную арену образов западной политической мифологии. Сюда же относится представление о неких ценностных пересечениях, необходимых для дружбы. С Востоком их нет, ибо три наши страны – не пересекающиеся культурно-религиозные миры и всегда останутся друг другу чужеродными.

Довольно того, что на внешнеполитической арене наши ментальные системы имеют преломление в чем-то схожее и дающее возможность взаимодействовать. А что за этим стоит, то – не наше дело. Это западную цивилизацию мы переживаем как свою, любим и ненавидим, видим взлеты и падения, кожей ощущаем ее нынешнюю извращенность. На Востоке мы имеем дело с чужим, с которым нам нет нужды соприкасаться.

Обращаясь всерьез к восточному партнерству, мы должны тщательно продумать внешнеполитический «образ себя», понять модели коммуникации, новые для нас, являвшиеся не актуальными, когда мы взаимодействовали с Западом. А более правильно было бы сказать, найти в себе и взрастить внутренние альтернативы, которые отвечают восточному партнерству и которые впоследствии могут оказаться плодотворными и при западном партнерстве, к которому мы, несомненно, вернемся. Из всего надо извлекать урок.

Да, этот урок должен быть приложим к возрожденному западному партнерству. Потому что сколь бы прочное партнерство ни установили на Востоке, мы будем эмоционально всегда соотносить себя с Западом и тосковать по союзничеству с ним. Запад является для нас референтной группой, «значимым другим». И то, что мы с ним сейчас фактически враждуем, положения в сущности не меняет.

Ситуацию не меняет и то, что мы не принимаем нынешнюю систему ценностей Запада, и то, что мы видим его моральное падение, и то, что он не желает нас признавать.

Ф.М. Достоевский писал о русских как о последних европейцах и, видимо, это имеет свой глубокий смысл. Сейчас Европа нам обрыдла, поэтому мы с надеждой обращаем взоры на Восток, ожидая, вольно или невольно, эмоционального взаимопонимания. Но эмоций в отношениях с Востоком будет ровно столько, сколько мы их себе напридумывем.

Очень скоро нам Восток наскучит.

И это тем быстрее произойдет, чем успешнее будет наше восточное партнерство. Реалистический взгляд всегда полезнее. Чем скорее мы будем двигаться к Востоку, тем скорее рассеется мираж. Пока мы еще не погрузились во взаимодействие с восточными цивилизациями, нас манят надежды найти новое эмоциональное удовлетворение в дружбе с таинственными восточными державами.

Но, погрузившись в мир Востока, начнем тосковать по не реализовавшимся отношениям с миром Запада, где нам все понятно, где добро и зло определяется в привычных нам категориях. Пусть этот Запад порочен и грешен, мы можем дать определение этому пороку и греху, потому что это и наш порок и грех.

И потому российско-китайские учения в Средиземном море так будоражат, что мы показываем «кузькину мать» Западу. И дружбой с Китаем мы желаем тому же Западу отомстить. Не в этом ли истинное содержание наших чувств в отношении восточного партнерства?

Но опыт восточного партнерства может научить нас остро ощущать свою инаковость, в том числе и инаковость по отношению к Западу. Чувствовать особость своей православной цивилизации. И это откорректирует нашу позицию по отношения к Западу. Сделает ее более точной и адекватной, а также ? более отстраненной и менее страстной. Заставит лучше осознавать себя и свою идентичность.

Это будет полезный опыт.

Восточное партнерство – это то, через что нам надо пройти, чтобы сделать более правильными в ценностном плане наши отношения с Западом. И это помимо того, что мы вырастим политически и экономически.

С.В. Лурье