Большая Игра: реинкарнация в новых условиях

Журнал "Профиль", 16.06.2008

В ноябре 2006 года на рижском саммите НАТО из уст американского сенатора Ричарда Лугара прозвучала идея включить энергетический шантаж в число угроз, на которые НАТО намеренно отвечает военной силой. Таким образом, впервые за годы, последовавшие за окончанием холодной войны, была определена конкретная ситуация, в которой Россия может быть причислена Америкой к своим врагам.

Позиционирование Россией себя в качестве центра силы, призванного положить конец американоцентризму, неизбежно ведет к новой фазе жесткого американо-российского соперничества. Начинается очередной раунд глобальной конкуренции русского и англосаксонского миров.

Нельзя исключать возникновение полномасштабной войны, но пока это лишь гипотетическая угроза. Вероятно, нужно ожидать возникновения принципиально нового типа соперничества. Чтобы предугадать, а лучше — самим сформировать его черты, надо внимательнее приглядеться к этнопсихологическим особенностям англосаксонского мира и тем моделям соперничества, которые существовали в нашей истории.

Модели соперничества

Ту форму соперничества, которая на протяжении второй половины XIX века наблюдалась между Россией и Англией, можно назвать фронтальной. Складывались две огромные, почти параллельные фронтовые линии, которые, как волны, накатывали навстречу друг другу. Параллельно существовала форма, которую можно назвать линейной. Речь идет о соперничестве за торговые и стратегические пути.

Развитие линейной формы соперничества привело к возникновению новой вариации, которую можно назвать проектной. Здесь мы уже имеем дело с предварительной проработкой организации подлежащего экспансии пространства, причем проект экспансии, даже если сама она не удается, часто заметно сказывается на организации арены соперничества.

Проект может воплощаться фрагментарно, и тогда на карте региона возникают образования, происхождение которых в данном месте и в данное время невозможно объяснить, если не принять во внимание столкновение держав.

На рубеже веков основная борьба разворачивается между английским проектом «3 К» — Капштадт—Каир—Калькутта, русским проектом «2 П» — Петербург — Персидский залив, имеющим в Тегеране развилку на восток, к русской границе в Средней Азии и к индийской границе через Афганистан, и немецким проектом «3 Б» — Берлин—Бизантиум (Стамбул)—Багдад, который также предполагалось продлить в сторону Индии.

Четвертая форма соперничества держав, очаговая, возникла только в XX веке. Образно ее можно описать так: напротив «крепости», принадлежащей одной державе, возникает «крепость», принадлежащая другой, и они ведут между собой перестрелку, добиваясь перевеса в регионе. Пространство между ними оказывается «полем битвы». В качестве примера можно привести противостояние на Ближнем Востоке Израиля, вооружавшегося преимущественно Соединенными Штатами, и Сирии, вооружавшейся преимущественно Советским Союзом. Ливан, находящийся между ними, получил «игровое» значение «поля битвы».

В XX столетии получает свое развитие и проектная форма организации пространства, которое теперь должно обладать не столько статическими, сколько динамическими качествами. Например, границы государственных образований очерчиваются таким образом, чтобы при возникновении и развитии затяжного конфликта (а именно он и является стержнем проекта) регион приобрел качества, делающие его проницаемым для вмешательства извне. Скажем, раздел Палестины на еврейское и арабское государства имел долговременное значение для конфликтной динамики. Создавалась технологическая структура самовоспроизводящегося конфликта.

Как эти территориально-игровые элементы соперничества соотносились между собой внутри каждой империи, как строилась их связь с монополией? Несмотря на крайне динамичный процесс геостратегической игры, которая кажется некоей самодостаточной формой самовыражения держав и их борьбы за господство над миром, все эти «кубики» имеют значение не только в игре, но и во внутренней жизни державы — субъекта геополитического действия, причем прежде всего в культурно-психологическом плане.

Внутренняя структура Британской империи

Процессы британского и российского имперского строительства имеют принципиальные отличия друг от друга. Русская колония, образуясь вне пределов российской территории, стимулировала подвижки границы. У англичан колония, изначально находясь под британской юрисдикцией, стремится выйти из нее. Этот путь вел к созданию своеобразной метаимперии, которая основывалась на языковом и ценностном единстве.

Кажется, что жизнь в колониях течет сама по себе, а в метрополии — сама по себе. Однако корреляция достаточно прочна. Понять ее можно, обратившись к истории формирования концепции Британской империи.

К началу XVI века концепции страны, сообщества, империи и нации входят в общественный оборот и начинают пониматься как синонимы, означающие «суверенный народ Англии», понятие, которое тогда же было тесно связано с понятием «представительное правление». Причем последнее, воспринимаемое как способ действия, в сознании англичан приводит к их возвышению над всем окружающим миром и логически перерастает в атрибут «образа мы».

«Представительное правление» понималось как атрибут, присущий полноценному человеческому сообществу, а не как политическая цель. В этом же контексте понималась и англиканская церковь. Ей так же присущ атрибут «представительное правление».

Проповедь протестантизма в его английском варианте была до поры до времени психологически затруднена, а значит, затруднена была трансляция англосаксонского мира вовне. Англиканство было тесно переплетено с понятием «нация», «национальная церковь». Только в XIX веке появились идеи, позволяющие распространять понятие «национальная церковь» на другие народы. Была разработана концепция самоуправляющейся церкви. Идея состояла в необходимости формирования отдельной автономной структуры для каждой туземной церковной организации. Цель миссионерской активности была определена в терминах «взращиваемой церкви». Именно в это время в сознании англичан все более отчетливо проявляется представление, что они всюду несут с собой идею самоуправления.

«Представительное самоуправление» было осознано как цель имперского действия, тогда как ранее оно было условием этого действия, атрибутом человека. Смешение понятий выразилось в идеологии «бремени белого человека», с которой была связана, с одной стороны, доктрина о цивилизаторской миссии англичан, их призвании насаждать по всему миру искусство свободного управления, а с другой — вера в генетическое превосходство британской расы. Эти две составляющие были порой переплетены весьма тесно и время от времени плавно переливались одна в другую.

Основным субъектом действия в английской модели колонизации является «самоуправляющееся сообщество» (все равно, религиозное или торговое). Но поскольку в британской идеологеме империи понятия «сообщество» и «империя» синонимичны, то каждое из сообществ превращалось в мини-империю. Каждое сообщество в значительной мере замыкалось в себе, абстрагируясь как от туземного населения, так и от метрополии. Эти мини-империи и были субъектом действия, и их подспудное идеологическое обоснование обеспечивало их мобильность, а следовательно, силу английской экспансии. Единство этой структуры вплоть до конца XIX века практически выпадало из сознания англичан.

Между этими мини-империями и центром существовало постоянное и непреодолимое противоречие: центр стремился привести свои колонии (мини-империи) к единому знаменателю, а колонии, самодостаточные по своему внутреннему ощущению, восставали против центра, порой отделяясь от метрополии. Тем не менее каждая из них продолжала нести в себе те мифологемы, которые были заложены в основание Британской империи, распространять их по всему миру, что и создавало целостность англосаксонского мира.

Новая ловушка Америки

Америка представляет собой типичный пример такого сообщества. В настоящее время в нем так же неразрывно переплетаются сознание собственного превосходства и стремление насаждать по всему миру «самоуправляющиеся сообщества». Американцы продолжают отрабатывать в своей практике комплексы и противоречия, заданные им мифологемой Британской империи.

Для самой Британской империи ловушка состояла в том, что, насаждая самоуправление, англичане по всему миру плодили нации, которые во многих своих чертах копировали британскую нацию и против нее восставали. Выходом после Первой мировой войны стало использование концепции подмандатных территорий, причем она во многом была плодом американского ума. Американцы расформировали старую Британскую империю и стали строить на ее месте свою неформальную империю.

Американский меркантилизм неразрывно связан с насаждением не столько демократии в полном смысле слова, сколько самоуправления. Но при этом американцы имеют дело с уже сформированными, зачастую руками британцев, нациями, имеющими свою культуру и свои этнокультурные комплексы. Добиваясь проведения свободных выборов, они приводят к власти органы самоуправления, которые являются выразителями идеологий, несовместимых с американской. Причем с завидным постоянством результат оказывается для них неожиданным, поскольку в их представлении заложено, что из самоуправления вытекает весь комплекс их собственных мировоззренческих доминант.

Так произошло в Палестине, где свободные выборы привели к власти ХАМАС, так произошло в Ираке, где проведение свободных выборов привело к созданию шиитского правительства и гражданской войне на религиозной почве. Но и сейчас американцы продолжают думать, что если им удастся свергнуть иранский режим, то посредством выборов в стране установится демократия западного образца. В результате этой психологической ловушки Америка создает хаос именно там, где нацеливается на создание порядка. И как следствие, затрудняется извлечение меркантильных выгод из территории, которую они собирались контролировать.

Однако, основываясь на примере Британской империи, которая преодолевала свои психологические ловушки, создавая новые концептуальные решения, можно ожидать, что и данное фатальное противоречие американской политики будет преодолено, и возникнет новая вариация британской же мифологемы.

Завещание Блэра

Тони Блэр, уходя из большой политики, на прощанье произнес весьма знаменательную речь, что, пока западный мир не перестанет приносить извинения за то, что следовал своим ценностям, не прекратит извиняться за ту работу, которую выполняют его войска в Ираке и Афганистане, он никогда не одержит победу. Последние десятилетия англичане рассматривали свою империю исключительно с негативной точки зрения, испытывая громадный комплекс вины перед народами, которые они в свое время завоевали.

Знаменательные слова Блэра, свидетельствующие о возрождении британской имперскости. Это тем более важно, что Америка, несмотря на явные предпосылки, так и не смогла осознать себя империей.

Современное американское пространство

Из перечисленных выше конфликтов между Россией и англосаксонским миром наиболее актуальна проектная форма организации пространства. Только, в отличие от прошлых лет, она стала несколько грубее, перешла из плана виртуальной игры в план откровенного навязывания ложных смыслов.

Примером этого стал проект создания третьего позиционного района ПРО у российских границ. Смысл этого действа понятен всем. Тем не менее американцы прилагают действительно гигантские усилия, чтобы доказать миру и нам в первую очередь, что черное — это белое, и при этом пытаются выглядеть искренними. Иного пути у них нет, иначе пришлось бы вслух признавать, что Америка активно готовится к возможной войне с Россией. А это признание создало бы новую реальность. Но ведь очевидно, что воевать с Россией США в обозримом будущем не собираются, и ложная парадигма — парадигма войны — им сильно мешает. Но избавиться от нее они не могут. Для этого надо было бы действовать иначе. А еще лучше — понимать, что делаешь.

Практически все свое поле действия Америка в значительной мере подстраивает под эту возможную войну. Россия в некоторых случаях может лишь мешать Америке реализовывать ее планы по организации территории, как, например, отчасти это происходит в Средней Азии.

Из этого, повторюсь, не следует, что Америка хочет войны с Россией. Просто Америке необходимо обустроенное в военном отношении пространство. Это ее второй, наряду с насаждением в разных точках земного шара самоуправления, способ обустройства имперской территории.

Таким образом, Америка строит довольно сложную ментальную конструкцию: она создает якобы не нацеленные на нас объекты, которые нацелены на самом деле на нас, стремясь обозначить территорию, которую считает своей. Именно поэтому она так злится, что ей не верят, будто бы ее планы не направлены против России.

Америка вообще не способна на самом деле объяснить, что она собирается делать, даже себе самой. Дело в том, что она создает имперские колониальные станции, как в свое время это делала Британия. Совершенно необязательно, чтобы расположение ее очередного объекта отвечало целям, пусть незаявленным, но непосредственно соответствующим собственной американской целесообразности.

Задача России

Коли так, англосаксонский мир может навязать России сложную борьбу, в которой нам тоже придется восстанавливать все наши старые навыки и вновь учиться верить в свою фортуну. Тут перед нами стоит двойная задача: должен быть найден новый, адекватный сегодняшнему дню и посильный нам способ соперничества и соответствующий ему способ организации геополитического пространства, определения смысла территорий и формирования внутренней целостности как нас самих, новой России, так и той организации мира, которую мы неизбежно будем создавать.

И тут Россия говорит о том, о чем так называемые демократические страны чаще молчат, — о международной демократии. Россия также пытается создавать свои специфические базы — точки влияния. Она может собрать тех, кто действительно или потенциально обижен несоблюдением норм международного права, на основании постулата (не исключено, что ложного), что фигура мирового шерифа вообще не нужна. Нужно жесткое соблюдение международного права.

Понимая нереальность задачи склонить на свою сторону весь мир, Россия говорит о многополярном мире. Проблема в том, что никто никогда не видел многополярного мира (за исключением того не слишком удачного, который начал было складываться в период между двумя мировыми войнами), а выработать его современную модель невозможно, поскольку вырабатывать ее некому. Суть современной идеи России — общеполярный мир, или всеполярный мир, где все государства — малые и большие, удачливые и не очень — имеют равные права.

Если Россия действительно будет биться за эту идею, да еще в контексте, провозглашенном вероятным следующим американским президентом — Джоном Маккейном, о замене ООН лигой демократических государств — что лишит права на самоопределение целые регионы, — то снова возникнет биполярный мир. Если Россия подойдет к этой задаче не чисто дипломатически, а культурологически, то есть вникнет в потребности различных цивилизаций, то она, вероятно, сможет создать свой геополитический мир, состоящий из разнообразных внешнеполитических субъектов. Мир, отличный от американского, где действуют не субъекты внешней политики, а субъекты мировой глобальной политики, в значительной мере подчиненные единому кодексу поведения. Однако даже в случае удачи России наш и американский мир будут накладываться друг на друга, создавать причудливые конфигурации.

И это уже не будет проектным пространством. Это будет пространство борьбы, охватывающее весь мир, поскольку точек соприкосновения станет слишком много. Именно к такому образу мира подталкивает нас косовский прецедент.

Однако чтобы набросанные контуры биполярного устройства можно было претворить в жизнь, России мало одного желания. У нее должна быть мифологема, которая была бы ею опробована и воспринята как достаточно комфортная. Речь может идти о мифологеме «дружба народов», которая ранее весьма успешно реализовывалась Россией в ее внутренней жизни и действительно помогала учитывать и сопоставлять интересы самых разнообразных народов, от больших до крошечных.

Соперничество с англосаксами еще не закончено. Таким образом, мы в силах придать ему новые качества и перестать балансировать на грани страшной войны. Мы можем привнести в это соперничество новый смысл и таким образом сгладить самые острые углы наших отношений. Совершенно очевидно, что складывается новая парадигма соперничества, которая должна быть исполнена собственного смысла.

Светлана Лурье